Отречение

Ветер гнал по небу тяжёлые рваные тучи, с раннего утра скупо поделившиеся с землёй мелкими колючими снежинками, которые так и не превратились в полноценный снегопад.

Редкие лужи покрылись тонким ледком, который хрустел и трескался под ногами давивших его мальчишек.

Мальчишки шли на спортплощадку играть в футбол – возможно, это были последние выходные без снега.

Артём Зайцев сидел у окошка, подперев подбородок ладонями, и с тоской смотрел из квартиры вниз на приятелей. Полчаса назад они подходили под окна.

– Тёмка! – кричали снизу. – Ты выйдешь?

– Нет, – отвечал он, – меня загнали до вечера!

Когда Артём простужался и его не пускали на улицу, он часто сидел у закрытого окна в шерстяных носках и, прижавшись к стеклу щекой, наблюдал за ребятами во дворе.

Но утром седьмого ноября мальчик был совершенно здоров, и сидеть дома было особенно обидно, а ещё обиднее, если знать, что в этот день планировалась самая первая неофициальная, почти запрещённая октябрьская демонстрация, на которую отправились отец и сестра, а Тёмку не взяли – мал ещё.

Если бы мать ушла вместе с ними, Тёмка, конечно, тоже убежал бы – он уже ездил без взрослых на автобусах и даже на метро, он бы не потерялся… Но мать, словно почуяв Тёмкино намерение, единственная осталась дома, хотя ещё позавчера вечером – он подслушал разговор родителей, притворяясь спящим – они собирались туда втроём, мать, отец и Юлька, а с ними соседка Матрёна Петровна и новые Юлькины друзья, из которых Тёмка знал только одного, бывавшего у них чаще всех – Андрея.

* * *

День был ещё выходным, но уже не праздничным. Ни на улице, ни в метро не было атмосферы праздника – Юльку окружали всё те же, что и вчера, что и позавчера, усталые лица, наглухо застёгнутые куртки и пальто. Лишь листовки с призывом выйти на демонстрацию на жёлтой газетной бумаге, расклеенные на столбах и подъездах, местами уцелевшие, местами оборванные демократами, бросались в глаза огромной цифрой «7» на середине листа.

Лишь при приближении к «Октябрьской» в воздухе начинали чувствоваться частицы напряжённого ожидания, предвкушения единения – всё было в первый раз, и ехавшие по Кольцевой линии люди ещё не знали и боялись этого ощущения.

– А что, если никто не придёт? – спросила девушка тихо, ни к кому не обращаясь, когда они ждали поезда на платформе, – в смысле, кроме нас? Если мы одни будем?

Этот вопрос вертелся на языке давно, уже пару недель, с тех пор, как она узнала от Матрёны Петровны, что демонстрация всё-таки состоится, и «Трудовая Москва» зовёт людей седьмого ноября на Октябрьскую площадь. Но она не решалась его задать вплоть до вчерашнего дня. Вчера же, после объявления ельцинского указа о запрете КПСС, любые колебания могли выглядеть как трусость, и никто из решивших идти не посмел задать товарищам этот вопрос.

– Не может такого быть, Юленька, – твёрдо ответил стоявший возле неё молодой человек, хотя в какое-то мгновенье в его глазах можно было прочесть те же сомнения, но этого никто не успел заметить, – придут люди, обязательно! Не могут не прийти!

…Станция, переход и ведущий на поверхность эскалатор были запружены народом, словно в час пик рабочего дня. Над головами людей плыли наспех сколоченные деревянные дощечки плакатов и незачехлённые металлические наконечники знамён. Толпа бурлила, люди оживлённо переговаривались, кто-то кого-то звал, толкаясь, люди протискивались в направлении, противоположном движению толпы на выход – видимо, многие заранее договорились о встрече на традиционном месте возле ажурной решётки у тупиковой стены «Октябрьской», не предполагая, сколько соберётся людей, и пытались отыскать своих знакомых…

– Руку давай, – пытаясь заглушить гул толпы, закричал на ухо дочери Николай Зайцев. – Держимся, не теряемся!

Он крепко ухватил её ладонь, а за вторую Юлькину руку взялся Андрей, державшийся рядом с ней в метро.

– Не теряемся! – передала ему девушка дальше по цепочке, не вынимая ладони из его руки. Толпа внесла их на длинный эскалатор.

Воздух холодной осени свежей струёй ударил в лицо из ходивших взад-вперёд стеклянных дверей метро с надписью «выход», и ей почему-то вспомнилось, как в детстве, ещё слабо умея читать, она называла эти двери «вдох» и «выдох»…

Теперь она жадно глотала воздух, глядя перед собой.

Площадь была заполнена почти полностью – от кольцевой станции до радиальной, вся проезжая часть и сквер у подножия памятника Ленину. Над толпой колыхались развёрнутые красные флаги. Людское море несло её вперёд, а она всё не могла поверить собственным глазам.

– Народу-то сколько, Андрей! – восхищённо прошептала Юлька. – Значит, пришли всё-таки, пришли, представляешь… Наши…

– Представляю, Юленька, – так же тихо и зачарованно ответил шедший рядом с ней парень и повторил это простое и удивительное слово. – Вот они, наши…

Глава девятая

Год 1992. Февраль

Наступил день, когда деньги закончились совсем.