Отрезанный

– Да, в этом я уверен. Возможно, именно ты подготовил подсказки и там, где это было возможно, препарировал трупы. Этого я не исключаю, но у меня есть серьезные сомнения в том, что план принадлежит тебе целиком и полностью. Ведь насаживание судьи на кол является проявлением чисто полового преступления.

– Я так и знал, что ты обо всем догадаешься. – Мартинек печально улыбнулся.

– Не совсем так. Возможно, мне удалось расшифровать твои знаки, но я не понял, Свен, зачем ты все это делаешь?

«Зачем ты все это направляешь против меня?»

Мартинек закусил нижнюю губу и принялся перебрасывать пистолет из одной руки в другую. Затем он задал встречный вопрос:

– Ты знал, что судья вынесла Задлеру столь мягкий приговор, возможно, только потому, что ее муж когда-то проходил по делу о сексуальных домогательствах?

Херцфельд только мотнул головой.

– Дело заключалось в том, что ее муж Магнус был дирижером, – продолжил свой рассказ Мартинек. – За нарушение дисциплины он выгнал из оркестра одну молодую виолончелистку. Тогда она решила отомстить ему за это, написав заявление в полицию о домогательствах с его стороны. Потом она сняла все свои обвинения, но репутация дирижера была уже сильно подмочена. Магнуса уволили, и больше на работу его никто не брал. Из-за сильных переживаний он заработал инфаркт и умер.

– Тогда ты понимаешь, куда может завести слепое чувство мести, Свен, – со вздохом проговорил Херцфельд. – Своими мягкими приговорами Тевен мстила той женщине, оболгавшей ее мужа, или скорее даже обществу, в котором возможно что-либо подобное. Но ты разрушаешь мою семью, хотя смерти твоей дочери на моей совести нет.

– Значит, ты так это видишь? – несколько разочарованно спросил Мартинек.

– Да. Потому что я не Задлер. Я не насиловал и не убивал твою дочь.

– Согласен, – кивнул Свен.

Он помолчал некоторое время, задумчиво глядя на оружие в руках, а потом заявил:

– Лили ты не убивал. Ты убил не ее.

«Не ее?» – удивился про себя Херцфельд и спросил:

– Почему ты так сказал?

В ответ Мартинек поднял пистолет, навел его на грудь Херцфельда, как это демонстрируют в американских кинофильмах, и заявил:

– Как я уже говорил, все происходящее не является исповедью киношного героя.

При этом он, не глядя, протянул руку к камере, стоявшей рядом с ним, нажал на кнопку, располагавшуюся сбоку аппарата, и вытащил из его кармашка, открывшегося с протяжным звуковым сигналом, предмет величиной с почтовую марку.

– Что ты собираешься делать? – спросил Херцфельд, почувствовав недоброе.

Однако Мартинек не стал демонстрировать ему предмет, который зажал в кулаке. Свен встал между профессором и камерой и уставился на Херцфельда немигающим взглядом, который с каждой секундой становился все апатичнее и апатичнее.

– Ты прав, Пауль. Я не убийца. Для этого у меня не хватает мужества. – Мартинек тяжело вздохнул и продолжил:

– Однако в данном случае речь идет не только о тебе или твоей дочери. Здесь дело куда более значимое, и это он мне очень хорошо разъяснил.

«Он?» – удивился Херцфельд и спросил:

– Он – это кто?

– Мне кажется, что ты с ним скоро познакомишься. Поверь, он очень хороший человек.

В этот момент Херцфельд с ужасом осознал, что трагедия, приключившаяся с Лили, окончательно лишила Мартинека рассудка – его слова вызывали не меньшую тревогу, чем дела. Свен быстро поднес сжатый кулак ко рту, раскрыл и прижал ладонь к губам. Пауль и глазом моргнуть не успел, как Мартинек проглотил что-то, и только заходивший при этом туда-сюда кадык свидетельствовал о том, что он не ошибся.

– Что ты сделал? – воскликнул Херцфельд, отчаянно пытаясь освободиться от пут.

Еще немного усилий – и его руки будут свободны. В этом профессор был уверен. Однако Мартинек не захотел давать ему необходимое время и снова направил на него пистолет.

– Ты сказал, что рад моему приходу, – заявил Херцфельд, делая последнюю попытку удержать Мартинека от осуществления его намерения. – Почему?

Свен прикрыл глаза, словно серьезно размышляя над этим вопросом, а затем тихо произнес:

– Потому что тогда я не буду заканчивать свою жизнь в одиночестве.

Мартинек посмотрел на Херцфельда повлажневшими от слез глазами, прижал ствол пистолета к своему лбу и сказал:

– Ведь у меня уже больше никого не осталось, кто может меня понять.

С этими словами Свен нажал на спуск.

Сила выстрела была настолько велика, что в лицо Херцфельду брызнула мозговая жидкость и осколки костей черепа.

Мартинек дернулся несколько раз и рухнул на пол вагончика.

Глава 49

От отчаяния и своей беспомощности Херцфельд дико закричал. Он был в шоке. Пауль продолжал выкрикивать имя Мартинека даже тогда, когда конечности Свена замерли, и жизнь окончательно покинула его бренное тело. Затем профессор стал звать Ингольфа, а потом взвыл от боли, когда слишком сильно вывернул запястья, чтобы освободиться от веревки.