— Выпорет! Федька Блин знаешь, как порет?! Шкуру запросто спустит. Да и сама бабка здорово кнутом управляется — всласть помахать любит, не одну уж девку…Ой… — Поняв, что сболтнул лишнего, Онисим прикусил язык.
Новое задание Митьке не понравилось, что еще за дела — отроков содомиту искать! Расставшись с Онисимом у Преображенской церкви, Митрий шустро побежал на Береговую доложиться Ивану.
Государев человек Иванко выслушал парня хмуро, вполуха. Видно, был чем-то озабочен, и Митрий догадывался чем. Сколько времени уже в Тихвине, а дело все не сдвинулось с мертвой точки: ну, узнали точно, что таможенного монаха Ефимия убили по приказу Платон Акимыча Узкоглазова, а вот связь последнего с московским гостем Акинфием Козинцем — поди-ка установи, попробуй! С Прошкой тоже как-то не получилось: по уму — его бы к Узкоглазову и приставить, а вон оно как вышло — приходится в монастыре держать, от того же Платон Акимыча прятать. Хорошо хоть о Паисии вовремя вызнал, вот еще б о новом таможеннике разузнать, Варсонофии. Что он за человек, этот чернец? Давно ли в обители, пользуется ли уважением у братии? Наверное, пользуется, таможенник — должность важная, кого попало на нее не поставят. Что же касается московского гостя… Неужели и впрямь ушел в Архангельск? Нет, не может быть, уж больно далеко, через Тихвин-то куда как ближе. Затаился где-нибудь неподалеку, выжидает, когда все уляжется.
Иван вдруг улыбнулся и подмигнул Митьке:
— А что бы ты, Димитрий, на месте московского купчишки сделал? Как бы узнал, что пришла пора обратно на посад сунуться?
Митрий пожал плечами:
— Наверное, поосторожничал бы. Для начала человечка верного послал — покрутиться, вызнать.
— Человечка верного — это ты прав, — согласился помощник дьяка. — Я тоже так мыслю. Ну, давай дальше думать. У Акинфия обозники — все из Москвы, здешних ходов-выходов знать не ведают, слепы, как котята, примерно так же, как я бы без тебя с Прошкой…
Митька зарделся от похвалы, опустил очи долу.
— Значит, какой смысл кого-нибудь из обозников посылать? — задумчиво продолжил Иванко. — Просто так — походить по торжищу, сплетен послушать? Оно, конечно, можно и так, коли больше послать некого…
— Акулин! — прервав собеседника, громко воскликнул Митрий. — Акулин Блудливы Очи! Да ты не морщись, Иване, послушай. И что с того, что Акулин — известный всем содомит, это даже и лучше: на посад приехал — ясно зачем, вернее, за кем, никто ведь ничего другого и не подумает. А сам посуди, откуда у небогатого однодворца черт-те из каких лесов вдруг да завелись денежки? И немаленькие!
— Так ты полагаешь, этот самый Акулин Блудливы Очи и есть посланец? — Иван недоверчиво покачал головой. — Нет, вряд ли — приметлив больно.
— Зато появился как раз вовремя! Не поздно и не рано — как раз когда с убийством таможенника вроде бы все улеглося.
— Ой, вряд ли, вряд ли…
— И все равно я б за этим содомитом присмотрел, — уже менее убежденно протянул Митрий.
— Ну присмотри, — нехотя согласился Иван. — Худа не будет. Говоришь, бабка Свекачиха послала для Акулина отроков собирать?
— Ну да, — Митька кивнул. — Потому и не хочу больше на Стретилово возвращаться — опасно. Онисим сказал: ежели к вечеру никого не найдем — плетей отведаем. Честно говоря, собственную-то шкуру жалко. Да и что там высматривать, на Свекачихиной усадьбе? Чего там такого для нас интересного происходит? Да ничего. Срам один, прости Господи!
— Как же ты тогда за Акулином посмотришь, коли к Свекачихе не вернешься? — с усмешкой поинтересовался Иван. — Никак, получается…
— А вот и нет! — Митрий ненадолго задумался. — Я вот что, я за Онисимом послежу — вдруг да он отыскал кого-нибудь, тогда и вернусь, а ежели не выйдет… Ежели не выйдет, можно содомита монашеской братии сдать — пущай в железа закуют, да на правеж его, на правеж!
— На правеж? Для того его с поличным взять надо. И вот что я тебе скажу, Митрий, — Иван понизил голос. — Хотели бы — давно всех взяли. И содомита этого, и бабку Свекачиху. Однако сделать так — неумно поступить. Прав отец Паисий — лучше притон явный, чем тайный — уследить легче. О бабке Свекачихе он мне много чего порассказывал — знать, есть там у братии и глаза, и уши. Притон, он как чирей — в одном месте выдавишь, в другом обязательно новый появится, а то и не один, народец-то грешен, особенно у вас, на посаде Тихвинском!
— Да уж, — обиделся Митька. — Уж каких только слухов о нас, тихвинцах, не ходит по Руси-матушке! И драчливы-то мы, и злы, и завистливы. Можно подумать, в других местах все сплошь богоугодные странники проживают.
Иван неожиданно рассмеялся: