Отряд: Разбойный приказ. Грамота самозванца. Московский упырь

Глава 14

Иван Купала

Накануне праздника Рождества великого Иоанна Предтечи и в ночь под самый праздник, а также весь день до следующей ночи отмечали на Руси Ивановскую ночь весело, с размахом.

Э. О. Бондаренко. «Праздники христианской Руси»

Июнь 1603 г. Тихвинский посад

Огромный полосатый зверь о двух головах, ощерив дышащие смрадом пасти, косился на Ивана двумя парами злых, круглых, словно плошки, глаз, бил хвостом, садился на задние лапы и наконец, подобравшись поближе, прыгнул. Иван бросился в сторону, побежал по густой высокой траве, чувствуя за плечами смрадное дыхание зверя. Вроде и бежал изо всех сил, так, что не хватало дыхания, а оказалось — стоял на месте, не сдвинувшись ни на шаг. А зверь все ближе, ближе, вот как сейчас прыгнет, навалится, вонзит острые зубищи в шею… Из последних сил Иванко дернулся вперед, побежал, словно бы заскользил над травою, да так, что душа радовалась, — все быстрее, быстрее. Зеленое небо искрилось золотистыми сполохами, вокруг росли какие-то папоротники, колючие кусты, елки, а впереди… впереди ждала пропасть, срывающаяся глубоко вниз золотым водопадом. В водопад этот со всей-то скорости и ухнул Иван, провалился, увлекаемый сильным течением, заколотил ногами, пытаясь выплыть — ан никак не получалось — густая, словно ягодный сироп, вода подступила к самому горлу, влилась внутрь, так, что стало невозможно дышать… Иван дернул головой…

И проснулся, больно ударившись о каменную стену. Пришел в себя, сел, пошуршав свежей соломой. Ужасно болела голова, прямо раскалывалась — ну, это ясно от чего, не от тигрища двухголового, от другого зверя, зеленого. Кое-как припомнив вчерашнее, юноша застонал, обхватив голову руками. Посидел так немного, чуть отошел, осмотрелся. И вздрогнул, увидав слева от себя безмятежно храпящего парня. Молодой, белобрысый, с узким приятным лицом, явно знакомым с бритвою, парень был одет в узкие порты и белую, распахнутую на груди рубаху. На ногах — высокие сапоги-бахилы, пояс чудной, немецкий, с большой ярко начищенной пряжкой. В левом ухе — пиратская серьга-кольцо. Вообще, видок-то не русский. Швед, что ли? Или ливонский немец?

Иван присмотрелся и заметил на груди парня крест. Свой крест, православный. Значит, русский… Господи, да это ж Терентий-лоцман!

— Эй, Терентий! — Иван затормошил нового знакомца. — Вставай, просыпайся, паря!

— А? — Терентий заморгал глазами. — Гутен таг, герр…

— Сам ты хер! — озлился Иванко. — Что, со вчерашнего вообще ничего не помнишь?

— Так, кое-что, — привстав, признался Терентий. — Ух, как башка трещит. Чем это нас вчера опоил тот проклятый целовальник?

— Переваром, чем…

— Эх, кваску бы сейчас холодненького или, лучше, пива… Мы, вообще, где?

— Спросил… — Иван усмехнулся. — Я почем знаю?

Оба с интересом осмотрелись. Узилище — а именно так, скорее всего, и можно было назвать этот каменный мешок — оказалось довольно комфортным: на земляном полу лежала свежая солома, источавшая запахи медвяного клевера и мяты, высоко, почти под самой крышей, имелось забранное решеткой окошко, довольно большое, сквозь которое в узилище проникали яркие лучи солнца. В общем, нельзя было сказать, что приятели томились в темнице… не в темнице, но томились, точно. Впрочем, сами виноваты — нечего было так пить, причем неизвестно что.

— А вон — дверь, — показав пальцем, прошептал Терентий. — Открыта, кажется.

Иван почесал голову:

— Ну, раз открыта, так пойдем выйдем, что ли?

— Пошли, — вставая на ноги, согласился лоцман. — Может, там у кого квасок есть?

Приятели подошли к полуоткрытой двери и, немного постояв, осторожно высунули головы в щель.

— А, питухи! Проспались?

Прямо напротив двери, за залитым солнцем столом, в небольшом креслице сидел веселого вида монашек в черном клобуке, седенький, с острой небольшой бородкой, всем своим видом напоминавший постаревшего ангела, — аж лучился добротою и умилением. Впрочем, в черных живеньких глазках чернеца сквозила изрядная доля насмешливости.

— Проспались, отче, — осторожно ответствовал Терентий. — Встали, глядим, дверь-то открыта…

— А чего вас запирать? — рассмеялся монах. — Разве ж вы тати какие? Ну, упилися, со всяким бывает. Виру за пианство свое платить готовы?

— Готовы. — Лоцман скорбно повесил голову. — Куда ж деваться?

— Вот и молодцы. — Монашек потер ладошки. — Тебя, Терентий-лоцман, я знаю, а вот дружок твой кто? Эй, парень, тебя спрашиваю!

— Иван я, приказчик.

— С тебя, Иван-приказчик, на первый раз — две денги, что значит — одна копейка. Чай, найдется копейка-то?

— Да найдется…

— И славно.

В этот момент в дверь — не в ту, что вела в узилище, а в другую, уличную, — почтительно постучали. То есть, сказать по правде, стучавший хотел сделать это почтительно, только получалось-то у него не очень — то и дело срывался на такие удары, что дверь едва не срывалась с петель.