Отрочество 2

- Я, - поймав кураж, он наклонился вперёд, ловя взгляды вожаков, - могу сделать хорошо для всех, включая сибе! Кто-то умный давно сказал, что для войны нужны деньги, деньги, и ещё раз деньги! Но здеся денег до жопы, а вот с людьми – зась!

- Нормальными людьми, - уточнил Фима под понимающие смешки собравшихся.

- Люди, - переждав, он начал говорить, отделяя слова паузами, - требуются везде! Не только на фронте, но и на фермах, в шахтах. Везде! Вы и сами о том знаете, так что не буду мять вам уши своими словами.

- Но! – толстый палец с обгрызенным ногтем устремился в небеса, - Многие забывают за логистику, то бишь за снабжение!

На лицах начало проступать понимание.

- Твою выгоду мы видим, - из дальнего угла вышел и встал, укоренившись сапогами в пол, длиннобородый мужчина в старообрядческой поддёвке, - поясни нашу.

- Моя, - подчеркнул голосом Бляйшман, потея от волнения, жары и духоты, - транспортная компания нуждается в людях, буры нуждаются в поставках. Всё есть у меня! Связи, деньги, налаженные маршруты… людей нет.

- К себе зовёшь? – прищурился из-за столика явный горняк, с навсегда въевшейся рудной пылью на худом лице, искажённом сейчас неприязненной гримасой.

- Да! Но нет, - Фима выставил ладони вперёд, - Я хочу придти к Бургеру и предложить себя и вас – если договоримся, за коммандо! Сугубо транспортное, понимаете? Воевать если и да, то сугубо при нападении на обоз!

- На основе твоей компании? – сощурился старообрядец.

- Да! – не стал отнекиваться коммерсант, - Готовая структура, и глупо было бы делать иначе!

- Мне, - перехватил он инициативу, - разрастание компании и прибыль на этом – потом, после войны. Война пройдёт, останутся связи, налаженные маршруты, и частично – люди. Вам – возможность хорошей работы – с повышением, а то и собственным делом опосля. Ну и натурализация, кому надо.

К некоторому, отчасти даже расстроенному, удивлению Бляйшмана, собравшиеся не стали увлекаться ни пивом, ни бесплатной едой. Обсудив меж собой предложение, вожаки русской общины Претории разошлись в наступающих сумерках.

Глава 31

Тридцать первая глава

Проснувшись весь в поту, некоторое время никак не мог понять, где я, и только тревожность чортова сердце разгоняет так, как не всякий бег. Опасаясь выдать себя самомалейшим движением, лежал недвижно, с прикрытыми глазами, пока не отпустило мал-мала.

Вспомнилось и осозналось наконец, что я не абы где и кто, а на семейной ферме Ройаккеров, укрывшейся в одной из межгорных долин Драконовых гор.

Сказались ночёвки в вельде, н-да… Раз переночевать в окружении английского патруля, да два – на фермах пробританских буров… бодрит, ети его! Нехороший звоночек, такое вот просыпанье.

Сны ещё, от которых накатывает тоска, а есть ли потом польза, нет ли… Вот и сейчас уходит потихонечку глухое чувство безвозвратной потери.

Снова летал. Шёлковые треугольные крылья за спиной, и свободное паренье на восходящих и нисходящих потоках - на десятки километров, на все четыре стороны света.

Правильно запомнилось, иль додумалось, домечталось, а в памяти врезалось, что было! Нивы и пажити внизу, крохотные фигурки людей и скота, да ветер в лицо…

Повернув голову набок, вцепился в одеяло зубами, да застонал приглушённо от безумной тоски. Как же это тяжко… будто с Небес пал! Был крылат, а теперь…

Открыв глаза, долго пялился бездумно на трещиноватую штукатурку, где пара гекконов затеяла охоту на насекомых. Будто ожившие женские броши работы искусного мастера движутся по потолку и стенам, медленно подкрадываясь к добыче. Бросок! И извивающаяся многоножка исчезает в пасти судорожно сглатывающего геккончика.

Сел наконец на кровати, зевая тягуче и беззвучно, стараясь не разбудить Саньку и Корнелиуса, но постели их уже пусты, да и за окном ни разу не раннее утро. Одевшись, вытряхиваю ботинки, в которые почти каждую ночь что-то да заползает, туго наматываю обмотки, вбиваю ноги в потрёпанную обувку, и выхожу во двор, где уже начинает закипать работа.

У загонов скота суетятся кафры, ласково поглаживая быков по большим носам и похлопывая по холкам. Те фырчат в ответ, норовя лизнуть в лицо. Ласкаются… и от этой мирной картины становится ещё тягостней.

В каретном сарае возится папаша, осматривая колёса и проверяя комплектность повозок. В зубах неизменная трубка, и время от времени он окутывается клубами дыма. Дымит часто, будто табачищем да работой оглушает голову.

Девчонки, какие-то поблёкшие за ночь, хлопочут в птичнике, доят коз и коров, и их так много, что чуть не в глазах рябит. Без работы не сидит никто, даже пятилетняя Эльза собирает в корзину яйца, вид очень важный, едва ли не торжественный.

- Доброе утро, - брат, противно бодрый с утра, успевший уже где-то пропотеть и пропахнуть свежей щепой, предложил мне полить.

- Доброе, доброе, - бурчу ответно, плеща тепловатую воду в лицо над тазом, фырча и растираясь, - меня чего не разбудили?

- Ночью во сне метался, - отозвался подошедший Корнелиус, не выпуская изо рта трубки, - думали уже, горячка тебя одолела.

- Угум, - и выплюнув наконец зубную щётку, - что там по хозяйству?