Отрочество 2

Ганецкий, Максимов, и… всё, больше никаких громких имен, если не считать случаев скорее курьёзных, вроде грузинского князя Багратиона-Мухранского, воюющего во Французском легионе. Никаких подвигов за «князем Нико» не числится, если не считать таковыми ношение горского костюма и аудиенцию у «папаши Крюгера». Рядовой!

В свободное от войны время охотится на обезьян и говорят, подстрелил тигра… Знать бы ещё, откуда в Африке взялся тигр?

А эти… воздохнув, она опёрла подбородок на переплетённые руки, и посмотрела на неправильные фотографии. Мальчишка-старообрядец, выходец с Хитровки Котов, что уже нонсенс! Ну не должны они выглядеть так… так благородно! Никакой печати врождённого порока на лице у хитрованца, в то время как у доброй четверти друзей семьи совсем даже…

Она решительно тряхнула головой, раздражённая неправильными, неподобающими мыслями. В самом деле, глупо думать так, будто пороки, тем паче врождённые, могут встречаться у людей благородного происхождения!

Но в хорошенькую головку закралось сомнение, и как назло, вспомнились некоторые слухи, ходившие о почтеннейшем Ретвизникове и его любви к горячительным напиткам и молоденьким мальчикам. Да и Аполлинариев, хм…

Два юных одессита, не окончивших даже гимназии, в сравнении с заранее уставшими фотографическими героями… почти. Да, почти! Хотя и совсем ещё юнцы.

Рука её дрогнула, но всё-таки перевернула целую стопку вырезанных из газеты фотографий. Феликс Шченсны Джержинский, беглый ссыльный… марксист, и… ну невозможно красивый мужчина! Щеголь, красавец, и самый известный русский на этой страшной войне! Марксист, революционер, опасный смутьян…

Девушка вздохнула, глядя на фотографию затуманенными глазами, и…

«Сошедший с фотографии мужчина вкусно пах порохом, хорошим вежеталем и самую чуточку – коньяком. Одетый в военную форму, он отставил в сторону винтовку, и нежно, но непреклонно завладел её рукой, пристально глядя в глаза.

- Мадемуазель Елбугова, - бархатным баритоном, от которого подкашивались ноги, сказал опасный… ах, какой опасный… смутьян… - я имею честь взять вас в плен!

- Нежный плен, - выдохнул он с напором.»

И… как же жарко внезапно стало! Вздрогнув, Лиза закусила верхнюю губу, кинув тревожный взгляд в сторону прикрытой двери…

- Милая! – донеслось из гостиной, и девушка спешно спрятала фотографии и газетные статьи. Не то чтобы родители не знали, что она такое собирает, но… незачем. Не сейчас.

- Поздеевы пригласили нас, будем поздно, не жди, - войдя душистым облачком, сказала наряженная на выход мать, и наклонившись, поцеловала дочку в мраморный лоб, - Не простыла?

Она ещё раз прикоснулась губами ко лбу дочери и покачала головой, расстраиваясь.

- И горнишную, как назло, отпустила… -

- Всё в порядке, маман, - Лиза постарался улыбнуться как можно естественней, - просто слишком натоплено – видно, Ираида перед уходом расстаралась.

- Ладно, - с некоторым сомнением согласилась мать, - тогда поужинай и ложись спать, не засиживайся допоздна с книгами!

Проводив родителей, Лиза оббежала квартиру, с колотящимся сердцем заглядывая во все углы, как бывало в детстве – выискивая спрятавшихся приятелей по детским играм под кроватями и по шкафам. Лицо её раскраснелось, дыханье сбилось…

Заперев комнату и подперев для надёжности стулом, она вздохнула ещё раз, и подошла к сокровищам, спрятанным в обшитой бархатом папке. Тонкие пальцы пробежались по обложке, раскрыли… и цепко, не бережно ухватили фотографии этого… невыносимо красивого… смутьяна!

Выдохнув прерывисто, Лиза решительно начала расстёгивать платье…

Глава 30

Тридцатая глава

- Ф-фу… - выдохнув раздражённо, Бляйшман тяжко откинулся назад, и добротное плетёное кресло скрипнуло под его весом. В потную голову полезли обрывки странных мыслей, никак не желающие соединятся в нечто цельное или хотя бы интересное. Так… бестолковочки.

Уцепив со стола вечное перо, мужчина по детской ещё привычке принялся играть с ним, перекатывая в пальцах. В голове – пустота звенящая, ну вот не думается никак! То ли жара эта чортова, то ли попросту перетрудился, что вполне себе и да. Высунувшись из кабинета, он нашёл глазами подскочившего секретаря и предупредил:

- Мине ни для кого!

Захлопнув за собой дверь, Фима открыл окно пошире и некоторое время стоял так, глядя бездумно на улицу. Фыркнув, он опустил сетку от насекомых взад и скинул потный пиджак, улёгшись на кушетку и прикрыв глаза.

Скоро пришло то дурное состояние, когда сон не в сон, а так – дремота, после которой тело вялое, а голова тяжёлая, будто бы и не спал, а ровно наоборот. Сколько он так лежал, Бог весть, но в тлеющие угольки разума ткнулись слова с улицы:

- Мне нужны хорошие работники… хорошие!

« - Торговец из бастеров, - вяло отреагировал мозг, транслируя звук в чёткую картинку, - опять с работниками беда.»

Бляйшману невольно пролезли в голову проблемы бастера, который с одной стороны – в родстве с бурами, притом из весьма почтенного, уважаемого семейства, а с другой – предки его из племени шона, обращённых амендебеле в рабство. Вот и вылезает порой…