Отрок. Перелом

– А? – Анька, кажется, даже не поняла, о чем ее спрашивают.

«Бесполезно с ней сейчас говорить: слышит, но не разумеет – вся в своем горе и страхе. Вначале надо ее в чувство привести».

Прикрыв на миг глаза, Арина вспомнила, как старая ворожея при ней одну молодуху от испуга лечила. Та раз по какой-то нужде ночью во двор выскочила, и то ли мышь летучая ей в волосы вцепилась, то ли банник озоровал, но с тех пор она не в себе была – и днем-то за порог выходила с опаской, а чуть смеркаться начинало, и вовсе себя пересилить не могла – трясло ее. Свекровь ругалась, муж поколачивать начал – блажью сочли. Спасибо, кто-то из соседей к бабке присоветовал обратиться. Та ее за один раз от того страха избавила. Арина ТАК не смогла бы, конечно, но ведь не все же старая ворожбой, кое-что и простым умением делала. Вот это и Арине сейчас пригодится, только бы не перепутать ничего.

Она присела рядом с Анькой, взяла ее за руку; пришлось взять жестко: перепуганная девчонка попыталась руку вырвать.

– Тише, тише, девонька, – Арина словно младенца убаюкивала. – Ничего страшного я с тобой делать не собираюсь. Успокойся, позади уже все. Матушка ушла, мы тут с тобой вдвоем, никто нас не видит и не слышит. Вздохни глубоко, как только можешь… А теперь еще раз, только обратно воздух выпускай медленно… еще медленнее…Чувствуешь – вдыхается воздух холодный, а выдыхается теплый… изнутри горло греет… А я тебе еще ладонь на шею положу, от нее тепло на затылок идет… ты дыши, дыши… И вниз тепло от моей ладони по спине растекается… Спину-то распрями, дышать легче станет… Вот так, умница.

И сама не заметила, как заговорила певучим голосом, невольно подражая не только словам, но и интонациям старой ворожеи – так и вспоминать было легче. Анька в самом деле задышала ровнее, Арина расслабила пальцы – девчонка уже не вырывала из них свою ладонь.

– Хорошо, хорошо… ты в слова не вникай, ты голос мой слушай; он успокаивает, расслабляет… нету больше страха, нету злости, нету никого и ничего вокруг, только мы с тобой, и никто не придет и не обидит, а придет, я оберегу, заговорю… Ты же умница и красавица, только не видит этого никто, не понимает… Вот так, правильно, расслабься, прильни ко мне…

Она притянула к себе Аньку, погладила по голове, а та в ответ, доверчиво прижавшись к незнакомой, только вчера впервые увиденной женщине, протяжно, со всхлипом, вздохнула.

«Ой, ведь совсем же ребенок еще, ей ласки хочется, а боярыня-то строга больно, да и некогда, поди – вон какое хозяйство на ней… Бедная ты, бедная, при живой-то матери в чужих руках ласку ищешь. Не оттого ль ты и не слышишь ничего и никого, что сама от этого мира отгородилась? В нем ты Анька-дура, и неуютно тебе здесь, маетно, а в мечтах жить слаще… и не обзывает никто, и дуростью не попрекает».

Она продолжала говорить с Анькой монотонным голосом, переходящим почти в речитатив. И слова откуда-то взялись, словно старая ворожея сейчас ей помогала – те слова на ухо нашептывала.

– Ты поплачь, девонька, поплачь, милая… тихонько так, незаметно, одними глазами. Слезы-то облегчат и утешат, тоску и горечь унесут и избудут… Дай всему, что накопилось, что тебя томит и терзает, со слезами вытечь – сразу легче станет… Вот так… вот так… тихонечко… Не спеши, милая, не спеши… ты почувствуй: внутри тебя сейчас комок сжатый, но он размягчается потихоньку, уменьшается… ты слушай меня, слушай…

По-над речкою, да по берегамПроросла полынь-трава по моим словам.Трава тайная, заговорена,И тропинка туда не проторена.

Как по небу-небушку, над полями,Да над лесом, над степными ковылямиИздалече гуси-лебеди летели,Из реки испить водицы захотели,Да крылами над рекою помахали,

Всю полынь на берегу истоптали.Я с кручиною пойду на берег тот,Пусть она слезами да в полынь уйдет.

Анька шмыгнула носом и утерла лицо рукавом.

– Ничего, ничего, пусть текут, пусть текут… Выпускай из себя все горькое, тоскливое, злое, – говорила Арина все так же размеренно, словно продолжая читать наговор, но уже видела – Анютка расслабилась, обмякла, отпустило ее напряжение.