Отстойник

Фирзаил с видом донельзя довольным выплыл из–за монументального Мика, который продолжал упоенно вещать в эфир, не издавая ни звука. Молодец, серокожий, изящно разрулил ситуацию. Как, интересно? Понятно, что магия — но как работает? И насколько эффективно? Отставил банку, вытянул из–за спины пулемет и шарахнул короткой очередью прямо в потолок — ломать так ломать, все равно не наше. Айрин, как раз успевшая полезть обратно на табурет, опять с него свалилась. Как не надоело? А звук от выстрелов все же прозвучал, хотя и намного тише, чем ему было положено. Нету, значит, в мире абсолюта. Так и знал. Убрал пулемет, вернулся к пиву.

Местные, нимало не удивляясь такому повороту событий, воспользовались случаем ретироваться в неприметные двери по бокам помещения. Очень разумно с их стороны, я бы даже заменил ими свою компанию. По крайней мере Чарли — он, бедный, даже горло свое щупать начал, видимо норовя убедить себя, что раз звуков нет — то это вакуум и сейчас он задохнется. Если убедит и задохнется — точно возьму вместо него цверга. По крайней мере он не будет на каждом шагу спрашивать «что это, Мейсон», хотя бы и по вине языкового барьера.

Убедившись, что базарный полдень прекращен, Фирзаил совершил своими гибкими пальцами сложный прядущий пассаж в воздухе, и он снова наполнился звуками. Банка моя со стуком вернулась на стойку, Мик закончил свою пантомиму внезапно прорезавшимся:

— …я вертел вашу политкорректность!

…а Айрин привычно ссыпалась с табурета в третий раз, и на этот раз совершенно неожиданно для меня заплакала. Да еще как ярко и образно — навзрыд, с хлюпанием и злой одышкой, упихав лицо в ладони и сотрясаясь всем телом.

Повисла напряженная пауза.

И хорошо же повисла. Даже Чарли растерял свои многочисленные убеждения, коими так любит делиться. У них ведь должна быть какая–то инструкция, как успокаивать плачущих женщин? Кофейку там налить, одеяло накинуть, сказать что–нибудь вдохновительное, типа «все будет хорошо» или там «не волнуйтесь, мэм, этому говнюку только что всадили восемь пуль в башку». Хорошо бы была, и хорошо бы он ее помнил. А то я все виды нездорового состояния норовлю пресечь затрещиной. От такой иньекции Айрин, может, и перестанет реветь, зато начнет хромать или как бы не чего похуже.

Если ты ушиблась, я могу принести аптечку, — неловко предложил Фирзаил.

А я могу по этому поводу не острить, — да, я иногда способен на подвиг.

А я могу упасть рядом, и даже на голову, — присоединился к хору Мик. — Чаки, а ты чем можешь помочь?

Еще немножко, и могу тоже заплакать, — признался Чарли дрогнувшим голосом.

Как же вы заебали, — просипела Айрин сквозь слезы. — Ненавижу вас всех, и особенно тебя, Микки!

Ого, уже не Мейсон. Что–то дальше будет?

Я всю жизнь лезу из кожи вон, чтобы в чем–то быть лучше. Я работаю как проклятая, учусь постоянно, я занималась этим проклятым бодибилдингом, чтобы не быть нескладной дылдой, я занималась тхэквондо, чтобы никого не бояться, я изучала эти чертовы языки, чтобы иметь возможность больше читать и больше работать.Я отказала себе в праве на развлечения и потратила всю свою жизнь, чтобы стать кем–то, кем не стыдно быть! И я кое–чего добилась, я на хорошем счету в своей фирме, меня уважают люди, дети моих сестер считают меня любимой тетей, мужики в очередь строятся, у меня три страницы друзей в фейсбуке и вот даже неведомым адским уродам я нужна как воздух!

Очень нужна, — поддержал Фирзаил, но смолк под свирепым взглядом.

И что же я вижу?! Стоит мне выйти за пределы своего крошечного мирка, стоит оказаться чуть в сторонке от протоптанных троп, как тут же выясняется, что в этих краях последний остолоп, — обличающий перст вперся в Мика, — и скисший психопат, — а это, как ни странно, оказался я, — чувствуют себя как рыба в воде, а я, я, Я! — я не могу даже усидеть на гребаном стуле!

Если это тебя утешит, это стул для филаргианцев, — кротко поделился эльф. — У них, как бы это сказать… особое устройство суставных соединений… в общем, они любят, чтобы сидение под ними постоянно меняло положение.