На репетиции Катя приходила в строгом черном костюме, который, я думаю, она брала у матери, и в белой кофточке. Этот наряд ей очень шел, и когда она появилась в нем в первый раз, то я долго и ошарашенно смотрел на нее.
– Понравилось? – улыбнувшись, спросила Катя.
– Не то слово, – выдохнул я. – Ты совсем как из фильма.
По замыслу Кати, финальный монолог главных героев должен был состояться на Лобном месте. И должен он быть в стихах, которые она принесла с собой на репетицию.
Она читала первые две строфы, я последующие. Получалось даже очень неплохо.
Здесь передо мной каждый раз возникала картина островов Любашки, Конского, что располагались в устье Иркута и где мы добывали уплывающие с лесозавода бревна. Доплыть до них, особенно когда река была на прибыли, было непросто, течение то и дело норовило снести в Ангару, а там, мы знали, могло запросто свести судорогой ноги.
Я читал очередное четверостишие, почему-то оно вызывало у меня тревогу: ну закончу я школу, а что дальше? Куда идти, что делать? Я пытался представить, кем стану и что такое для всех нас бесконечность?
продолжала Катя.
И я произносил заключительную фразу:
Последняя фраза была из кинофильма «Два капитана», на который мы с Катей ходили несколько раз. Катя отыскала весь текст стихотворения. Позже я узнал, что оно принадлежит английскому поэту Теннисону. Но для меня самым важным было то, что главную героиню кинофильма «Два капитана» звали Катей.
Катя попросила нашего школьного художника Тольку Лыкова, и он большими красными буквами написал «Лобное место», обозначил купола собора Василия Блаженного и внизу нарисовал сам памятник.
– И здесь тебе отрубят голову, – пошутил он, передавая нам театральный реквизит.
Ее «отрубили» гораздо раньше, чем я предполагал. В один из походов в кино я пригласил с собой за компанию Дохлого. Катя ему понравилась, это я понял сразу. Он сбегал в киоск, купил мороженое и, чего я совсем не ожидал, вытащил из-под куртки букетик астр и протянул Кате.
Катя засияла, сунув носик в букет, глянула на Дохлого, затем перевела взгляд на меня.
– Учись, тебе это пригодится.
Я не сразу разгадал, откуда появился букет. Лишь поразмыслив, понял, что Дохлый срезал цветы с клумбы, возле проходной мылзавода, там, где были вывешены портреты передовиков производства. Но выдавать друга не хотелось, и я, насупившись, стал отламывать хрустящую корочку от мороженого и скармливать ее скачущим вокруг воробьям. Проводив после кино Катю, мы пошли домой.
– Нас учат не тому, что пригодится в жизни, – заметил Дохлый, поглядывая на сопровождающих нас воробьев. – Нет, конечно, надо уметь считать, писать, но, как я убедился, не то и не те законы преподают в школе.
– А какие надо? – спросил я.
– Бей первым, Федя, – засмеялся Дохлый. – Потому что если тебе врезали – пиши пропало: ответить будет некому. Еще один закон: дают – бери, бьют – беги.
– Ну, этот знают все, – протянул я. – Еще: кто не успел, тот опоздал.
– Верно, так оно на деле и происходит. А вот знаешь, какой самый главный закон в жизни?
– Какой?
– Выживает сильнейший.
– Не сильнейший, – поправил я. – Наглейший.
– Что ж, наглость – второе счастье, – оживился Дохлый. – Но она мне не по нутру. Хитрость – это способность ума. А ум – инструмент, он должен быть отточен.
Что ж, тут спорить с Дохлым было сложно. Его практический опыт был во много раз больше моего. Да и за словом он в карман не лез, на все случаи жизни у него была припасена своя присказка.
– Это так, – согласился я. – В жизни надо знать как можно больше.
– Всего знать нельзя. Надо знать главное. Чего нет, того нельзя считать.
– А вот ты закон Бернулли знаешь? – после случая с цветами для Кати я решил ни в чем не уступать ему.
– Что за закон?
– По этому закону все самолеты, все птицы летают. Это зависимость между скоростью и давлением в потоке.
– Больше народу – меньше кислороду, – среагировал Дохлый. – А еще есть закон бутерброда.