Отвергнутая

Закрыв глаза, Прасковья вдруг улыбнулась и запела. Мелодия колыбельной полилась серебристым ручьём в ночной темноте. Великан замер, птицы смолкли и весь лес затих, прислушиваясь к нежным звукам.

Говорила маменька:

Не ложися с краюшку,Бродят возле краюшкаГорюшко с бедою.Они вниз утянут,

В омуте утопят,Останется маменькаГоревать одна…Маменьку я слушала,И ложилась к стеночке,К стеночке бревенчатой,Чтоб спокойно спать.

Не страшно мне горюшко,Горюшко бедовое.Пусть уходит прочь оноПод мою кровать…

В ту ночь Ванька уснул с улыбкой на лице.

* * *

Прасковья с нетерпением и трепетом ждала того момента, когда она сможет прижать к сердцу своего ребёнка, который с каждым днём подрастал в её чреве. Но она не думала о том, что вторые роды будут такими же тяжёлыми, как первые. Когда-то давно мать пошутила, что это только в первый раз рожать больно, а в последующие разы младенцы чуть ли не на ходу из баб вываливаются. Так эта шутка врезалась в память Прасковьи, что она была спокойна насчёт предстоящих родов.

И вот, в одну из тёмных весенних ночей, у Прасковьи начались схватки. Она вылезла из шалаша и принялась ходить по поляне взад и вперёд, чтобы отвлечься от боли. Земля под ногами была влажная и холодная, голые ступни стыли и немели. Но Прасковье было всё равно – боль резко усиливалась, росла, как огромный снежный ком, и, когда терпеть её стало невмоготу, Прасковья упала на колени, глухо застонала, закусив зубами край своего и без того рваного платья.

Когда по её ногам потекло что-то тёплое, Прасковья решила, что это воды и что терпеть осталось недолго – ребёнок наверняка вот-вот родится. Но взглянув на землю под собой, она увидела, что всё вокруг потемнело от крови. Кровь текла по её ногам, капала на землю, боль пульсировала, накатывала сильнее раз за разом и разрывала тело Прасковьи. Она чувствовала, что и в этот раз всё идёт не так, как должно идти, но не знала, что делать, как помочь себе и ребёнку. В прошлый раз её кое-как спасли, а теперь что? Она умрёт?

Прасковью затрясло от этих мыслей. Наверняка, всему виной поганый бес, что сидит в ней. Это он держит ребёнка внутри, не даёт ему выйти наружу.

– Ваня! – закричала она.

Но крик прозвучал тихо, великан даже не пошевелился. Прасковья хотела доползти до него, но не смогла, тело не слушалось, ноги и руки словно онемели. Повалившись на землю, она взвыла от боли, закусив нижнюю губу до крови.

– Ваня! Ваня! – закричала Прасковья, вложив последние силы в этот крик.

Из глаз её хлынули горячие слёзы, кровь всё текла и текла по ногам. Она взглянула на серое предрассветное небо и начала шептать одними губами молитву. Но очередная схватка накрыла её такой мощной волной боли, что Прасковья задохнулась, а потом тело её напряглось, выгнулось дугой, глаза закатились, она затряслась, забилась в судороге, и вдруг вскочила на ноги и расхохоталась жутким смехом.

– Убью тебя, лысый урод! Тупица безмозглый! Мешок с дерьмом! Как же ты опостылел мне! Вздумал приручить меня, как собаку?

Прасковья пошла к спящему Ваньке, а по земле за ней потянулся кровавый след. Запрыгнув на великана, она вцепилась ему в горло и принялась душить. Ванька открыл глаза, удивлённо взглянул на Прасковью и захрипел. Кое-как сбросив её с себя, он яростно замычал, но, увидев потемневшее лицо Прасковьи и кровь на её руках, он напрягся, узнал беса, вырвавшегося наружу. Когда Прасковья снова набросилась на него, вцепившись зубами ему в плечо, он обхватил её обеими руками, повалил на землю, но хорошенько прижать не смог – мешал большой живот.

– Ублюдок! Выродок! Урод! Никогда ты моим хозяином не будешь! – кричала Прасковья не своим голосом.

Она выкрикивала всё новые и новые ругательства, снова и снова пыталась вырваться из Ванькиных рук. Откуда в хрупком женском теле взялось столько силищи? Это всё бес – он вытягивал из Прасковьи последние жизненные соки. Ванька крепко держал её за руки до тех пор, пока припадок не закончился. Когда тело Прасковьи обмякло, лицо её стало мертвенно бледным. Ванька замычал, стал трясти её за плечи, бить по щекам, но та лежала на земле, точно мёртвая.

Великан вскочил на ноги и стал растерянно метаться возле Прасковьи. Ступни его тотчас испачкались тёплой кровью. Он остановился, огляделся вокруг, потом запрокинул голову, разинул рот и закричал. Душераздирающий крик разнёсся над лесом, спугнул спящих зверей и птиц, запутался в густых кустарниках и спутанных ветвях. Великан кричал, и лес разносил его боль эхом в самые дальние и тёмные уголки.

А потом, подхватив на руки Прасковью, истекающую кровью, Ванька понёс её куда-то, продираясь сквозь густые заросли, перешагивая пни, кочки и бурелом. Он шёл в дремучую лесную чащу, куда вряд ли когда-либо ступала нога человека…

Глава 11

Избавление от нечисти