Отвергнутая

Но старуха пела, не останавливаясь и заходила в воду всё глубже. Воды вокруг неё снова заволновались сильнее, пошли крупными пузырями. А потом вдруг над болотом раздался страшный визг, и всё кругом затянуло чёрным дымом. Ванька подумал, что у него сейчас разорвётся голова от этого пронзительного звука. А когда визг стих и дым рассеялся, он увидел, что посреди болота рядом со старухой стоит странное существо – маленькое, худое, чёрное, с шестью длинными руками, напоминающими паучьи лапы, с круглым, сморщенным лицом, на котором виднелся лишь один-единственный выпученный зелёный глаз.

– Вот ты какой, дух нечистый, – прошептала старуха, – иди же сюда! Давай обнимемся.

Существо повернуло голову в сторону старухи и медленно побрело к ней, размахивая на ходу руками-лапами. Чем ближе паук приближался к ведьме, тем крепче она сжимала кулаки и снова пела. Песня прервалась лишь тогда, когда нечистый, поджав длинные волосатые лапы под себя, оттолкнулся от земли и напрыгнул на Мизгириху, накрыв её лицо своим тощим телом. Вцепившись в губы старухи, он широко раскрыл ей рот длинными острыми пальцами, желая проникнуть в неё. Тогда старуха разжала кулаки, и из них на спину нечистого духа посыпалась крупная заговорённая соль.

Бес зашипел, выгнулся дугой, и тут же худое тельце схватили огромные когтистые лапы – это был Болотник. Он стал рвать и трепать нарушителя его спокойствия, и над болотом снова раздался оглушительный визг. Вырвав нечистому сначала ноги, а потом руки, Болотник одним мощным движением оторвал волосатую круглую голову от тощего туловища.

Подбросив голову в воздух, он поймал её и зашвырнул за ближайшую кочку. Голова беса укатилась в безопасное место и замерла в густой болотной траве, тихо поскуливая. Ванька наблюдал за всем этим и вдруг почувствовал, что в его руках зашевелился, закряхтел ребёнок. Он отогнул край одеяла и увидел, что младенец весь покраснел, сморщился и собрался кричать. Ванька замычал, но никто не взглянул в его сторону.

– Ты убил этого пакостника? – спросила Мизгириха, обращаясь к Болотнику.

Болотник грозно глянул на старуху и ответил:

– Такого невозможно убить. Нечисть живуча. Отрастит новые руки и ноги и снова отыщет себе хозяина.

– Ох и гадкое у тебя болото, батюшка! Кого только тут нет! – воскликнула старуха.

– Какое есть, ведьма Мизгириха! – отозвался Болотгик.

Мизгириха махнула ему рукой, и он стал медленно погружаться в воду. В это самое мгновение Ванька увидел, что тело Прасковьи всплыло и лежит на поверхности мутно-зелёной воды. Он громко замычал, передал ребёнка Мизгирихе и торопливо пошёл по болоту, с трудом переставляя ноги в топкой жиже. Ребёнок кричал изо всех сил, требуя материнского молока, и всё внутри Ваньки трепетало от страха. Жива ли Прасковья?

Подойдя к ней, он увидел, что глаза её открыты. Вздох облегчения вырвался из его груди. Прасковья равнодушно и безучастно смотрела в серое небо, а потом глаза её снова закатились. Ванька подхватил её из воды и понёс к берегу. Какое-то время они молча шли по лесу друг за другом: Ванька со своей драгоценной ношей на руках шёл первым, а за ним плелась старуха, прижимающая ребёнка к впалой груди.

Лицо Мизгирихи было измученным и усталым. Она брела по лесу всё медленнее, а когда она совсем выдохлась, окликнула Ваньку и села на землю перевести дух.

– Это ведь ты посадил в бабёнку нечистого? – скрипучим голосом спросила старуха, когда великан опустился на землю рядом с ней.

Ванька хмуро взглянул на Мизгириху и опустил голову.

– Молчи, я и сама знаю, что ты, – ехидно ухмыльнулась старуха.

Она хлопнула великана по спине и захохотала.

– Ну и правильно. Она сама с тобой в лес ни за что бы не пошла. Небось, добрая сотня женихов была у такой красавицы в селе, а тут ты, дурак немой…

Ванька натужно закряхтел, лицо его покраснело от стыда.

– Ничё, Ваня, ничё, – тихо проговорила старуха, – иногда к истинному счастью путь один – через боль и муку. Теперича она, эта бабёнка, будет с тобой счастлива, я и гадать не буду – нутром это чую…

Когда они дошли до избушки Мизгирихи, Ванька опустил Прасковью на мягкий ковёр из мха, нагретого солнцем. Только тогда Прасковья очнулась от забытья и с удивлением взглянула сначала на Ваньку, а потом на старуху Мизгириху. Губы Прасковьи задрожали, на глазах выступили слёзы. Ванька протянул ей кричащего младенца, и Прасковья прижала его к груди, капая на красное личико крупными горячими слезами. Успокоившись и вдоволь налюбовавшись на новорождённую дочку, Прасковья подозвала к себе Ваньку, прильнула к нему и крепко обняла.

– Не знаю, как ты это сделал, Ваня, но ты спас от смерти и меня, и мою доченьку! – прошептала она. – Я теперь тебя от себя ни на шаг не отпущу.

Девочка заплакала, требуя еды, и Ванька смущённо отвернулся, чтобы Прасковья могла без стеснения накормить её. Он уставился куда-то в небесную высь – туда, где верхушки самых высоких сосен и елей сплетались между собой. Лицо его было спокойным и серьёзным. Что было у великана в голове в тот момент? Раскаяние или радость?