Ответ

Любопытная дама наклонилась вперед, вытянула до отказа шею, пронизала взглядом залитую золотым сиянием большую гостиную, поймала отблеск поднятой рюмки и со вздохом облегчения замерла у цели. На расстоянии пятидесяти — шестидесяти шагов — с которого неприметна мелкая изжеванность потасканного лица — Миклош Фаркаш все еще выглядел идеалом мужской красоты, каким был шесть лет назад, когда он, молодой артиллерийский офицер, обручился с дочерью барона; его высокую, плечистую фигуру венчала маленькая и круглая греческая голова с безупречными чертами лица, голубыми миндалевидными глазами, ровно подстриженными темными усиками, умащенными орехового цвета волосами, словно выточенными заодно с черепом. Застегнутый на все пуговицы плотно облегающий смокинг и сейчас еще выдавал былую военную выправку мужественного тела.

— А я ведь присутствовала при их обручении, — вздохнула графиня Хенрик Остен, скрипачка, бросая затуманенный взгляд в сторону курительной. — На редкость красивая пара! Помню как сейчас, Марион была в темно-красном бархатном платье с большим декольте… она прелестно выглядела с этим своим вздернутым носиком и сверкающими черными глазками…

— С тех пор, увы, она несколько раздалась, — заметила одна из дам.

Художник вынул изо рта сигару. — И весьма сильно. На пятнадцать кило!

— Но и сейчас еще красива!

— Жаль, что на еврейский лад, — сказал художник.

На мгновение наступила неприятная, напряженная пауза. Художник опять сунул сигару в рот.

— Очень интересный был тогда вечер, — быстро заговорила графиня Хенрик Остен, бросив тревожный взгляд на своего соседа, чья обрамленная бородой голова опять скрылась в облаке сигарного дыма, — очень интересный был вечер. Барон прочитал забавную лекцию о венгерской грамматике… что-то об указательных местоимениях, потом вдруг достал свой огромнейший носовой платок, каких не увидишь и в Лондоне, развернул и, словно фокусник, вынул из него обручение Марион.

Йожа Меднянская, оперная дива, рассмеялась. — Помню, помню, — пропела она мелодичным голосом, столь же мало пострадавшим от времени, как и статная ее фигура. — Я тоже при этом присутствовала. Колоссальная была сенсация. — Она умолкла, роясь в памяти, из которой нежданно возник несколько обрюзгший, но галантный образ государственного секретаря Игнаца. Она помечтала, баюкая про себя приятные воспоминания. — Но самое великолепное вы забыли, графиня! — воскликнула она, опомнясь. — В тот самый день разыгрался знаменитый скандал с профессором Фаркашем! Вы не помните?

— Какой скандал, дорогая? — спросила, облизывая губы, пышная рыжеволосая дама.

— Один нилашистский журналист написал о профессоре статью в связи с тем, — рассказывала оперная дива, — да-да, в связи с тем, что какая-то женщина пыталась покончить с собой в его университетской лаборатории… Простите! — сказала она и убрала ногу, на которую наступил, и довольно сильно, хотя, вероятно, случайно, сидевший рядом с ней сутулый молодой человек. — Фамилия этого нилашистского журналиста, если не ошибаюсь, Шике… а на другой день…

Она вдруг умолкла: молодой человек вторично наступил ей на ногу.

В этом кружке лишь двое мужчин знали в лицо Эстер, жену Шике, которая сидела на оттоманке напротив Йожи Меднянской, рядом с малокровной губернаторшей. Супруги Шике впервые были удостоены приглашения к барону Грюнеру, и хотя поразительная красота и изящная элегантность Эстер заставляли оборачиваться ей вслед все головы, имени и положения ее, за редким исключением, никто не знал. — Но как они сюда попали? — спросила позднее Йожа Меднянская у лысого молодого человека, редактора литературного журнала, отвозившего ее домой на такси. Полтора года назад Геза Шике из нилашистской газеты «Мадьяршаг» перебрался в один из органов концерна «Аз эшт», заправляемого еврейским капиталом, усевшись сразу в редакторское кресло, что сопровождалось лишь весьма несущественными внешними и внутренними изменениями: Шике сбрил свои усики и за полтора года набрал восемь килограммов веса. Эта восьмикилограммовая солидность и позволила ему переступить — впервые в жизни — порог гостиной барона Грюнера. — Боже милостивый, — воскликнула вдруг Йожа, — но ведь барон послал тогда своего зятя, и тот избил Шике, я как раз собиралась это рассказать, когда вы во второй раз наступили мне на ногу. Вы помните, ведь Миклош на другой день избил этого Шике до полусмерти! А теперь барон приглашает его в свой дом, и как ему не противно?!