Ответ

Действительно, барон Грюнер терпеть не мог Шике. Но званые вечера устраивают не удовольствия ради. У Грюнера было несколько причин — к ним мы еще вернемся — пригласить на сей раз редактора Шике, а так как он хотел пригласить его, то подобрать соответствующую мотивировку было нетрудно. — Литератор — поборник слова, а не идеи, — разглагольствовал барон за неделю до званого вечера за столом завсегдатаев, где сходились сотрудники «Нюгата», — он должен высказаться, выразить что-то, и это для него самое важное. Он выражает, по словам Йожефа Этвёша^[126], господствующие идеи эпохи, однако, по моему скромному суждению, — и барон оглядел всех с улыбкой, — не ради идеи, а ради самого выражения. Чем иным можно объяснить, что с эпохи Ренессанса, когда сложилась, говоря сегодняшним языком, общественная роль и личность писателя, они, часто в совсем краткие промежутки времени, представляли прямо противоположные идеи с одинаковым пылом и зачастую с одинаково искренней убежденностью. Не примите за обиду, ежели я нескромно возьму на себя смелость утверждать, — с улыбкой повернулся он к сидевшему рядом с ним знаменитому поэту, — что мы с вами коллеги, ибо писатель тоже торговец, торговец словом… ха-ха-ха… вот именно, писатель это торговец словом, поставляющий товар из собственных складов.

Однако красавица Йожа Меднянская не задумывалась ни о роли литераторов, ни о биржевых маневрах барона, и она буквально похолодела, когда поняла наконец, почему сосед оттоптал ей все ноги. Эстер сидела напротив нее в гладком черном шелковом платье с ниткой настоящего жемчуга вокруг шеи; она была воплощением спокойной, замкнутой элегантности. Округлое, не знакомое с косметикой лицо под серебристыми белокурыми волосами было свежим, как у девушки, губы тоже не были накрашены, два маленьких передних зуба чуть-чуть расходились в стороны, как будто затем, чтобы допустить на это красивое правильное лицо еще и очарование неправильности. Она задумчиво, без улыбки смотрела перед собой.

— Что же ты умолкла, Йожа! — воскликнула пышная рыжеволосая дама и опять облизнула губы. — Мы, можно сказать, только что вошли во вкус, а ты…

— Она умолкла, сударыня, потому что боится обидеть меня, — проговорила Эстер спокойно. — Мы не знакомились, сударыни. Я — жена Гезы Шике.

— Прелестно! — густым голосом протянула рыжеволосая дама.

В маленькой желтой «обюссоновой» гостиной на мгновение стало так тихо, что из библиотеки громко донесся раскатистый голос барона и сразу же — веселый женский смех. — Пустяки, дорогая, — сказала опять рыжеволосая дама. — Ты^[127] говоришь — жана? Значит, ты из Шомодьского комитата?

Эстер улыбнулась. — Игальский район.

— Я бывала в тех краях, — кивнула ей знатная собеседница. — У моего отца там неподалеку небольшое имение.

Снова наступила пауза. На свежих девичьих губах Эстер скользила легкая улыбка, то ли стеснительная, то ли откровенно смешливая. — Кстати, я та самая женщина, — проговорила она чуть-чуть нараспев, очень просто и серьезно, — которая хотела покончить с собой в лаборатории профессора Фаркаша.

Она непринужденно встала, с милой улыбкой кивнула дамам и решительной походкой направилась в большую гостиную, разыскивая мужа, который в эту минуту беседовал с президентом Кредитного банка. Художник повернулся ей вслед и прищелкнул языком. — Абваражительное создание! — смеясь и сверкая здоровыми белыми зубами, сказала рыжеволосая дама. — Говорю вам, детки, профессор Фаркаш тут дал маху.

— Скандала не будет? — нервно спросила губернаторша.

— С чего бы?

— Но если этот Шикет встретится…

— Не Шикет, а Шике!

— Если он встретится с Миклошем…

— И что из этого, дорогая?

— Они подерутся! — вздохнула с вожделением малокровная губернаторша.

Художник короткими толстыми пальцами выхватил изо рта догоревшую до самого кончика сигару. — Эге, — сказал он весело себе в бороду, его светло-голубые глаза озорно блеснули.

— Боюсь, быть здесь сегодня другой беде, — высокомерно сказал сутулый молодой человек, умевший проникнуть везде и всюду. — Шике?.. Ах, боже мой! Да Миклош давно уж и забыл о его существовании. К тому же в гостиной барона драки не приняты, — добавил он поучительно, с мягкой иронией, обращая на губернаторшу умные свои глазки. — Есть неприятности посерьезнее, но, разумеется, и они не для гостиной. После ужина я беседовал с Миклошем, он тогда уже был несколько на взводе, барон едва утихомирил его. Миклош вслух ругал Марион.

— Вслух?! — ужаснулась графиня Хенрик Остен.

— С тех пор я все слежу за ним, — продолжал лысый молодой человек, — и он безостановочно пьет. Вам должно быть известно, милостивая государыня, что скандалы у нас не сходят с повестки дня.

— Вот и прекрасно, — прищелкнув языком, заявила рыжеволосая дама.

— Только что барон положил руку ему на плечо, — объявила Йожа Меднянская, — а Миклош попросту сбросил ее.

— И опять наливает себе коньяк, — прошептала сквозь длинные желтые зубы губернаторша.