Ответ знает только ветер

— Ну, ладно, ладно, слушайте же: это было двадцать пятого апреля. Посреди ночи. По правде говоря, уже двадцать шестого. Потому что господин Хельман явился около половины первого. Дело было в среду.

— И что же?

— Ну вот, около половины первого ночи, в среду это было, вдруг звонят у бокового входа. В ту ночь мне достался первый этаж, где кассовый зал. Значит, я пошел к боковому входу, смотрю в глазок стальной двери и вижу господина Хельмана при всем параде: смокинг, плащ, шляпа, белое шелковое кашне. Очень взволнованный. Размахивает руками. И велит его впустить. Даже господин Хельман не мог ночью войти в банк, если кто-нибудь из нас ему не откроет. Ну, я, разумеется, открыл. Три особых замка. Вы же знаете, как это дело в банках поставлено. Ну, входит он, от волнения даже запинается на каждом слове, говорит, ему надо еще поработать.

— В половине первого ночи?

— Да. Я тогда тоже удивился.

— И часто так бывало?

— Как?

— Ну, чтобы появляться среди ночи.

— За время моей работы — только этот единственный раз. Я и говорю, он был в таком состоянии — близко к инсульту или инфаркту, не знаю уж, как назвать. Весь трясся.

— Он был пьян?

— Трезв как стеклышко! Только ужасно взволнован. Говорил шепотом. Спросил, где, мол, другие охранники? В здании, отвечаю. И он сует мне пять тысяч — пять тысяч, я сказал, господин Лукас.

— Я уже слышал.

— Ну ладно, считайте, что я больше не повторял. Значит, дает мне пять тысяч и говорит, что это за то, чтобы я никому не рассказывал, что он пришел поработать и чтобы я поменялся с моим коллегой, дежурящим на третьем этаже. И чтобы остальные два охранника его не видели. И чтобы я никогда об этом никому не говорил. Он был не в себе, господин Лукас. Я же его хорошо знал. Всегда такой спокойный, выдержанный. А в эту ночь… Можно было подумать, что у него крыша поехала.

— Дальше.

— Ну вот, значит, направляется он в коридор рядом с боковым входом, а я иду к своему напарнику — его зовут Эрнст Трост — на третий этаж и говорю ему, что хочу с ним поменяться. Мол, в кассовом зале повсюду стоят скамьи, так? Вот я и вкручиваю Эрнсту, что, мол, так устал, что боюсь заснуть на какой-нибудь скамье. На верхних этажах не поспишь. Там и присесть-то негде, все на ногах да на ногах. Эрнст отвечает, что ему без разницы, и спускается вниз. А господин Хельман поднимается по узенькой лестнице у бокового входа. Никто ничего не заметил. Значит, он уже на третьем этаже, где находится его офис, я тоже на третьем и делаю там свои обходы. И знаете, что я вам скажу? Господин Хельман и не думает идти в свой офис! А идет прямым ходом в кабинет исполнительного директора, господина Зееберга! Он на том же этаже, в валютном отделе. Громаднейшее учреждение такой вот банк. Отделы практически не общаются между собой. В общем, я аж остолбенел от неожиданности, когда при очередном обходе вдруг увидел свет в кабинете господина Зееберга, а в офисе господина Хельмана темно. Дверь в кабинет господина Зееберга была чуть-чуть приоткрыта. Я вообще-то не любопытен, честное слово. Но тут у меня от страха даже в груди защемило. И я на цыпочках подошел к щелке и заглянул внутрь. И что же я вижу? Господин Хельман сидит за столом господина Зееберга. У господина Хельмана был ключ, который подходил ко всем замкам. Ящики письменного стола открыты, и господин Хельман вынимает оттуда документы и всякие бумаги, целыми кучами, листает их и читает.

Опять мимо проехал грузовик. И опять весь дом содрогнулся.

— Вы ведь больше не желаете, — сказал Молитор и опять наполнил свою рюмку. Выпив, он покашлял и вытер губы. — В следующий раз, когда я проходил мимо двери, господин Хельман открыл уже все шкафы в кабинете господина Зееберга и изучал бумаги в папках и скоросшивателях. В другой раз — уже и сейф открыт. Господин Хельман, естественно, знал код. И вот он стоит, а со лба пот льет ручьями…

— Ну и ну.

— Провалиться мне сейчас на этом месте, если вру! Никогда я не видел, чтобы пот тек ручьями, господин Лукас! А сам побелел, как полотно, клянусь вам. Стоит и читает бумаги, которые вынул из сейфа. И каждый раз, как я заглядываю в щель при очередном обходе, он выглядит испуганней и безутешнее. Я подумал, что случилось что-то очень страшное, но что? Да еще в банке Хельмана? Я был убежден, что в банке Хельмана ничего страшного просто не может случиться. И перепугался не на шутку, вы мне верите?

— Да. А где в это время был господин Зееберг?

— На каком-то там конгрессе в Аргентине. Нет, погодите-ка, в этой… Тьфу, черт, не могу вспомнить.

— В Сантьяго-де-Чили?

— Верно! Конгресс и потом еще продолжался, кажется…

— До девятнадцатого мая.

— Правильно. Но когда господин Хельман попал в катастрофу на своей яхте, то господин Зееберг сразу же прилетел из Чили в Канны, к сестре господина Хельмана. Она велела его вызвать. Была совсем убита этой вестью. Но кому-то надо же было вести дела в банке, так?

— И кто же стал их вести?