Ответ знает только ветер

— Господин Зееберг. Но не так, как раньше. Ведь полиция не выпускает его из Канн. И он все вопросы решает по телефону и телеграфу. Временно здесь на месте всем руководит господин Гроссер. Это наш главный прокурист. Но он не такой главный, как господин Зееберг. Поэтому я и позвонил господину Зеебергу в Канны, а господину Гроссеру ничего не сказал.

— И что же было дальше?

— И дальше все то же, всю ночь. До половины шестого. Тут я иду — совершаю очередной обход — гляжу, господин Хельман стоит в коридоре. Ну, чистое привидение, скажу я вам! И сказал, чтобы я его выпустил, но так, чтобы больше никто из наших его не видел. Что я и сделал. Потом поднялся в кабинет господина Зееберга. Там все было в полном порядке. Все бумаги по местам. Только пепельницы полны окурков. Господин Хельман всегда много курил за работой, какая бы работа ни была. Я нашел в комнате три пустые коробка из-под спичек. Такие плоские коробки, из гостиницы «Франкфуртер Хоф».

— Откуда вам это известно?

— Так ведь на коробках написано, разве не видели? Ну вот. — Он немного подумал. — Это все, господин Лукас. Больше я ничего не знаю. Я только слышал, что господин Хельман в последовавшие затем дни, говорят, был в полном отчаянии. И в следующую среду улетел в Канны.

— От кого вы это слышали?

— От своих напарников. О таких вещах сразу начинают ползти слухи. Говорили, что господин Хельман вел себя как безумный. Как будто у него не все дома. Убит и раздавлен.

— И какой же вывод вы делаете из всего этого?

— Я? При чем тут я?

— Ну, вы наверняка думали об этом.

— Конечно, думал. Я так полагал, что с его банком что-то неладное приключилось, ну, с его делами, я ведь ничего в этом не смыслю. Что-то ужасно важное. Господин Зееберг тоже так считает. Потому, он сказал, я и должен все вам рассказать. А не полиции. Потому как иначе все попадет в газеты. И тогда банку крышка.

— И господин Зееберг не догадывается, что могло так потрясти господина Хельмана?

— Не имеет ни малейшего представления. — Молитор рыгнул. — Простите. Это все от кислой капусты. Нельзя мне ее есть. Она для меня яд, чистая отрава. Но я люблю ее. Потому моя половина и готовит ее время от времени. А мне потом страдать…

38

Я поехал в отель «Франкфуртер Хоф». Молитор вызвал мне такси. Этот отель я знаю давным-давно и знаком там со всеми — с портье, с кельнерами, с барменами. Я очень часто здесь останавливался и люблю этот отель. Люди там такие приветливые и отзывчивые. Главный портье на мое счастье был на месте. Он просиял, завидев меня. Я отвел его в сторонку.

— Могу быть вам чем-то полезен, господин Лукас?

— Надеюсь, — ответил я. — Вы уже столько раз помогали мне. Если повезет, может, и на этот раз получится.

— А о чем, собственно, речь? — спросил тот. Мы с ним стояли у входа в бар «Липицца».

У длинной стойки администратора и портье толпились приезжие — белые, черные, индусы, японцы. Холл гудел от множества голосов, говоривших на разных языках. Так что нас никто не мог подслушать, да и говорили мы вполголоса.

— Послушайте, — начал я. — Не могли бы вы проверить, не было ли у вас в отеле двадцать пятого апреля какой-либо встречи, конференции или собрания банкиров?

— Ничего нет легче, — тотчас ответил он. — Минуточку. — Он исчез за какой-то дверью администрации. И уже через две минуты появился вновь. — В самом деле, двадцать четвертого и двадцать пятого апреля у нас останавливалось очень много банкиров. Проводили тут какое-то совещание. Кроме немецких, были банкиры из Франции, Англии, Швейцарии, Швеции, Австрии и Италии.

— А о чем совещались?

— Этого я, конечно, не знаю. Они сняли большой конференц-зал. И заседали очень долго. А вечером двадцать пятого, то есть во вторник, господин Хельман делал доклад.

— О чем?

— Это у нас зафиксировано: что-то насчет ответственности банкира перед обществом. Потом участники заседания еще пообщались за накрытыми столами. В среднем банкетном зале. В среду все разъехались. Господин Хельман, разумеется, не жил у нас. У него же квартира в городе.

— Вы смогли также установить, сколько человек участвовали в том совещании?

— Да, господин Лукас.

— Сколько же?

— Если вы ищете кого-то конкретно или хотите узнать что-то о ком-то определенном, то сделать это будет трудновато, — сказал главный портье. — Их было шестьдесят три человека, включая господина Хельмана. — Он озабоченно посмотрел мне в глаза. — Это плохое известие?

— Еще не знаю, — протянул я. — Скорее всего, да.

— Мне искренне жаль, господин Лукас.

Он был такой славный парень, этот главный портье, я его очень любил, и думаю, он меня тоже.

И я сказал, вдруг потеряв всякую надежду:

— Как вы думаете, возможно ли установить с вашей помощью имена и адреса этих банкиров?

— Я спрошу в дирекции. Вообще-то это не принято. С другой стороны… Можете быть уверены, что получите нужный вам список, если дирекция сочтет это в какой-то степени допустимым. Сию минуту узнаю.