Богатые и властные люди, занимающие высокое положение, редко задумываются над тем, что обслуживающий их персонал, общаясь между собой и с персоналом, работающим на других таких же богатых и властных, как правило, из одних структур и ведомств, в курсе всей подноготной своих хозяев и всех их родных и близких, а уж об их делах знают порой больше даже самих хозяев. Что уж говорить о персональных водителях, которые частенько имеют интимные связи с горничными и домработницами и с наслаждением перемывают кости своим нанимателям в минутки близости.
Вот такого рода настораживающие слухи все чаще стали доходить до Игната, что, мол, министр его попал под раздачу сразу с двух сторон – от криминала, с которым сотрудничал в той или иной мере, и от аппарата, в котором кому-то перешел дорогу, а кого-то сильно раздражал тем, что зарвался.
Ох и не шоколадно это было все, ох не шоколадно!
Игнат прямо спинным мозгом чувствовал, что надвигается какая-то беда. Да и как тут не чувствовать, когда в один день вдруг прибавилось охранников у шефа, то было двое, теперь стало четверо, двое из которых теперь всегда ездили с ними в машине. Да и общее какое-то напряжение витало в воздухе – шеф стал задумчив, молчалив и как-то особенно нервозен.
Одним утром, как было заведено, Игнат подогнал машину к подъезду дома шефа и ждал появления того, не глуша мотора. Сидел и размышлял о том, что последние дни шеф заметно так взбодрился, был все чаще в прекрасном настроении, посмеивался, шутил, явно дела его пошли в гору, что не могло не радовать Игната.
Вот и сейчас министр бодрой деловой походкой вышел из подъездных дверей, которые распахнул перед ним один из охранников, явно в прекрасном расположении духа и, посмеиваясь на ходу какой-то шутке, направлялся к ожидавшей машине. Два охранника по бокам, третий сзади объекта, а четвертый, что шел впереди, распахнул перед ним заднюю дверцу лимузина.
И в этот момент раздались выстрелы. Нет, ничего не раздалось – самого звука выстрелов не было слышно совершенно, но вдруг охранник, что шел сзади министра, как-то неловко споткнулся и начал заваливаться вперед, и на белоснежной рубашке на его груди расплывалось алое пятно.
Страшно заорали два других охранника, кинувшись прикрывать министра, третий выхватил пистолет из подмышечной кобуры и водил им из стороны в сторону, пытаясь определить место, откуда ведется огонь на поражение, но упал с простреленной головой.
А Игнат замер в полном шоке, глядя на нереальную картину, творящуюся возле машины, смотрел в ужасе, и почему-то ему казалось, что все происходит очень медленно, затяжно – вот двое оставшихся охранников заталкивают через распахнутую заднюю дверцу в машину министра, и один из них падает на пороге как подкошенный, туловищем оказываясь в салоне, а ногами наружу, а второй кричит Игнату, широко и медленно разевая рот:
– Ходу!! Ходу, твою мать!!!
И, не успевая ничего сообразить, на автомате Игнат втапливает педаль газа в пол и рвет машину с места, видя в боковое зеркало, как мягкой, безвольной куклой выпадает из салона, оставаясь лежать на асфальте, подстреленный у самой машины охранник, а на него падает последний, четвертый, и как болтается незакрытая дверца.
Он пришел в себя быстро, практически сразу, заехал в какой-то двор, выскочил, сунулся в задний салон… В министра попала не одна пуля, две. Игнат заметил точно: одна в спину навылет, а вторая в шею, но он был жив, с трудом дышал, не мог говорить, истекал кровью и только смотрел на своего водителя диким, ничего не видящим взглядом.
– Я сейчас! – пообещал ему Игнат и метнулся назад на водительское кресло, схватил трубку оперативного телефона, установленного в машине, проорал, сообщая о нападении, и рванул к ближайшей больнице. Благо ближайшей оказался институт Склифосовского, совсем рядом. Игнат снова позвонил по экстренной связи и прокричал, чтобы связались со Склифом и предупредили о раненом, которого он везет.
Министра до приемного покоя Игнат довез живым, а вот до операционной того довезти уже не успели – умер на каталке.
Потерянный Игнат, не понимавший, что теперь следует делать, куда идти, с кем говорить, кому звонить и докладывать, стоял посреди холла приемного отделения, пока какая-то пожилая медсестра не сказала ему с искренним сочувствием:
– Вам бы надо переодеться, вы весь в крови. И, наверное, сообщить своему начальству о том, что случилось.
– Да, – кивнул Игнат, немного приходя в себя. И повторил: – Да.
Он вернулся к машине, которая так и стояла у дверей приемного отделения с настежь распахнутыми водительской и пассажирской дверцами, кинул взгляд в салон, только сейчас заметив, как много крови натекло на заднее сиденье и на пол, и, все еще тормозя, не выйдя полностью из шокового ступора, достал из багажника ветошь и принялся оттирать сиденье, не осознавая всю бесполезность этого занятия.