Ожерелье королевы

— Вы ошибаетесь, монсеньер, — возразил Калиостро ледяным тоном, — нет, я об этом даже не догадываюсь. Мои собственные тайны принесли мне достаточно огорчений, разочарований и невзгод, чтобы я стал заниматься еще и чужими тайнами, если только они меня не интересуют. Меня интересовало, есть ли у вас деньги или нет, поскольку я собирался потребовать с вас некую сумму. Но когда я узнал, что эти деньги у вас есть, мне было уже незачем знать, на что вы их предназначали. К тому же, монсеньер, если бы я сейчас узнал причину вашего затруднения, она могла бы показаться мне весьма серьезной и настолько достойной уважения, что я проявил бы слабость, согласившись еще подождать, а это в данных обстоятельствах, повторяю вам, причинило бы мне огромный ущерб. Так что я предпочитаю не знать.

— О сударь! — воскликнул кардинал, в котором последние слова графа пробудили гордость и обидчивость. — Не думайте, по крайней мере, что я хочу разжалобить вас своими личными затруднениями. У вас свои интересы; они представлены и гарантированы этим документом. Он подписан моей рукой, и этого достаточно. Вы получите свои пятьсот тысяч ливров.

Калиостро поклонился.

— Я хорошо знаю, — продолжал кардинал, страдая в душе от необходимости потерять в одну минуту деньги, собранные с таким трудом, — я знаю, сударь, что бумага эта — только признание долга, но не определяет срок платежа.

— Ваше высокопреосвященство соблаговолит извинить меня, — возразил граф, — но я ссылаюсь на буквальный текст расписки. А там написано:

«Удостоверяю, что получил от господина Джузеппе Бальзамо сумму в пятьсот тысяч ливров, которую обязуюсь выплатить по первому его требованию».

Подписано: Луи де Роган».

Кардинал вздрогнул всем телом; он забыл не только о долге, но и том, в каких выражениях этот долг был признан.

— Вы видите, монсеньер, — продолжал Бальзамо, — что я не требую чего-либо невозможного. Если вы не можете — другое дело. Но вот о чем я сожалею: ваше высокопреосвященство, кажется, изволили забыть, что эту сумму Джузеппе Бальзамо дал добровольно в крайнюю минуту, и кому же? Господину де Рогану, которого совсем не знал. Мне кажется, что это поступок, который достоин настоящего вельможи и которому господин де Роган, вельможа во всех отношениях, мог бы последовать, возвратив эту сумму. Но вы решили, что должно быть иначе. Не будем об этом больше говорить. Я беру обратно расписку. Прощайте, монсеньер.

Калиостро с холодным видом сложил бумагу, намереваясь положить ее в карман.

Кардинал остановил его.

— Господин граф, — сказал он, — никто из Роганов не допустит, чтобы кто бы то ни было на свете давал ему уроки великодушия. Притом здесь это был бы просто-напросто урок честности. Позвольте мне расписку, сударь, прошу вас, и я вам уплачу.

Теперь Калиостро, казалось, в свою очередь был в нерешительности. И действительно, бледное лицо, опухшие веки, дрожащая рука кардинала как будто возбудили в нем живое участие.

Кардинал, при всей своей гордости, обратил внимание на этот добрый порыв Калиостро. Была минута, когда он надеялся на благоприятный исход дела.

Но вдруг взгляд графа принял жесткое выражение. Какое-то облако затуманило его чело, и он протянул кардиналу расписку.

Господин де Роган, пораженный в самое сердце, не промедлил ни минуты. Он направился к шкафу, на который указал Калиостро, и взял оттуда пачку билетов ренты лесного ведомства. Потом он указал пальцем на несколько мешков, наполненных серебром, и выдвинул ящик с золотом.

— Господин граф, — сказал он, — вот ваши пятьсот тысяч ливров. Но я теперь должен вам еще двести пятьдесят тысяч ливров процентов, если вы не настаиваете на получении сложных процентов, которые составили бы еще более значительную сумму. Я велю моему управляющему сделать расчеты и представлю вам обеспечение этого платежа. Прошу вас только, дайте мне время.

— Монсеньер, — ответил Калиостро, — я одолжил пятьсот тысяч ливров господину де Рогану; господин де Роган должен мне пятьсот тысяч ливров и ничего больше. Если бы я желал иметь проценты, я бы оговорил это в расписке. Как доверенное лицо или наследник Джузеппе Бальзамо, если вам угодно (ибо Джузеппе Бальзамо действительно умер), я должен получить только сумму, обозначенную в расписке; вы мне ее платите, я получаю и благодарю вас. Примите свидетельство моего глубокого почтения. Итак, теперь я беру только ценные бумаги, монсеньер; но ввиду того, что мне настоятельно необходима вся сумма сегодня же, я пришлю за золотом и серебром, которое прошу держать наготове.

С этими словами, на которые кардинал не нашелся что ответить, Калиостро положил пачку ценных бумаг в карман и, почтительно поклонившись кардиналу, в руках у которого оставалась расписка, вышел.