Оживление без сенсаций

Свидетельства оживленных людей говорят лишь об одном: в ряде случаев в процессе умирания (и ни в коем случае не во время клинической смерти, когда мозг «молчит») больной способен воспринимать некоторые явления внешнего мира. Поскольку участки коры мозга, отвечающие за слух, более древние и устойчивые, чем глазные участки, они легче переносят крайние стадии кислородного голодания, сдаются последними. Отсюда становится понятным, почему находившийся на пороге смерти человек рассказывает о том, что он слышал голоса врачей, но не мог на них реагировать. Именно поэтому в процессе умирания могут возникать явления, похожие на те, что бывают при психических заболеваниях: пациенту кажется, что он «и я и не я», что существует реальный двойник.

После клинической смерти и оживления мозг проходит в обратном порядке основные стадии, пережитые им во время умирания, вот почему на определенном этапе могут возникать «воспоминания о впечатлениях», полученных во время агонии. Больным слышалась музыка, пение хора, и они часами лежали, как зачарованные, прислушиваясь к каждому звуку. Иногда появлялось ощущение внезапного отрыва от земли и полета на другие планеты.

Почему оживленные люди говорят о тоннеле и ослепительном свете в конце его? С точки зрения физиологии, это можно объяснить тем, что чувствительность к кислородному голоданию участков коры мозга, отвечающих за зрение, неоднородна: наиболее стойким оказывается отдел, расположенный в затылочной области, поэтому по мере гипоксического отключения нейронов коры остается лишь центральное, или, как его называют, трубчатое, зрение. Отсюда и может возникнуть впечатление тоннеля.

Лев Толстой так описывал ощущения умирающего Ивана Ильича: «...Провалился в дыру, и там, в конце дыры засветилось что-то... Смерти не было. Вместо смерти был свет...»

Молодые доктора! Прочитав эту главу, будьте осторожны, общаясь с умирающими: вы можете больно ранить душу человека, который кажется вам бесчувственным.

Выписка или выздоровление!

«На краю леса в маленькой избушке жили дед и бабка... И был у них козел...»

Врач-нейропсихолог читает вслух детскую сказочку. Хорошо одетая молодая женщина с милым и спокойным лицом интеллигентного человека записывает текст в блокноте.

«И вот пошел козел в лес... В лесу его съели волки... Дед и бабка долго горевали»...— Врач накрывает написанное листом бумаги.

— Майя! Расскажи, пожалуйста, историю, которую я тебе прочитала, а ты записала...

Майя задумывается... Морщит лоб... Лицо становится напряженным: она вспоминает... Нервным движением накидывает на плечи платок.

— Ну, Майя?

— Какая-то трагедия произошла там.

— Где там?

— Не помню.

— Ас кем трагедия?

— Вот, честное слово, забыла... Почему-то...

У Майи во время родов возникло кровотечение, и притом настолько сильное, что она потеряла почти всю кровь. Если бы не вмешательство реаниматологов, женщина должна была погибнуть. Она была без сознания 18 часов, долго и трудно восстанавливала жизненные функции. Почти две недели Майя была на искусственной вентиляции, перенесла двухстороннее воспаление легких, печеночно-почечную недостаточность. Множество препятствий преодолела она на пути к своему переводу обратно в тот роддом, откуда месяц назад поступила в реанимационный центр. Хотя все отделение вложило в больную много сил и доброты и перевод ее был как бы благополучным финалом изнурительной работы, особой торжественности не получилось.

Во-первых, больная уже довольно давно ходила по отделению, и все привыкли к мысли, что Майя «вышла», т. е. перешагнула опасный барьер. Реаниматологи снимают таких пациентов со своего внутреннего душевного дежурства, как бы отключаются от них... «Не нуждается в нас — и слава богу». Во-вторых, пациенты на выходе из реанимации нередко бывают навязчивыми, многоречивыми, иногда излишне требовательными и капризными, а это раздражает персонал. Все, конечно, понимают, что бунтует не человек, а его болезнь, но от этого не намного легче. А в-третьих, всю торжественность перевода нарушает обычно наша любимая система ОТГЖ — «обещанного три года ждут». Центральный пункт по перевозке больных обещал прислать машину в 10 утра, а прислал в 5 вечера, когда больная уже чуть не плакала, устав от ожидания, а все дневные врачи ушли домой, остались лишь дежурные, для которых Майя не была уж столь родным человеком. Так радостное и действительно торжественное событие нередко, к сожалению, замусоривается бытом.

Через месяц-полтора в дверь реанимационного центра вошла прекрасно одетая молодая женщина. Ее сперва никто не узнал. И только чуть спустя: «Бог ты мой, да это же Майя!» Ее не узнают, но и она не узнает врачей и сестер, с которыми месяц назад вела задушевные беседы,— она знакомится с ними заново.

Познакомилась, поблагодарила и — домой: Майю выписали из роддома.