Ожившая тень

— Сейчас опять что-нибудь насочиняет…

— Да, это уж по его части…— посмеивались ребята.

Наконец Кёнпхаль добежал до поля и, задыхаясь, крикнул:

— Да вы что, оглохли, что ли?.. Оллук, говорю, сдох!..

Он судорожно глотнул — во рту у него совсем пересохло — и без сил опустился на землю. Ребята растерянно молчали. Первым пришёл в себя Мёнгиль.

— Эй, сюда, скорее! — крикнул Мёнгиль тем, кто работал на дальнем конце поля и не слышал ошеломляющей новости.

Через десять минут все уже бежали к коровнику. Муниль поотстал. Он шёл, сунув руки в карманы, и глотал солёные слезы.

Бедный Оллук! Дед за ним так ухаживал! Целыми вечерами, бывало, рассказывал о своём красавце, ночи не спал, когда тот заболел… Всё напрасно! Не спасли Оллука!

У коровника было так же многолюдно, как в день торжественного открытия. Муниль не без труда пробился к воротам. Ветеринар в клеёнчатом длинном халате ощупывал брюхо сдохшего вола.

— Придется делать вскрытие,— сказал он и взглянул на мать Мёнгиля.

Та молча кивнула.

Притихшие крестьяне, заглядывая через плечи друг друга, пытались рассмотреть, что же творится в коровнике.

— Говорила я: где ж одному за целым стадом глядеть…— вздохнула какая-то старуха.

Муниль сжал кулаки: теперь пойдут разговоры!

Эх, Оллук, Оллук!.. Как радовались все в тот весенний солнечный день, когда его привели в новый коровник! А мальчишки — те и подавно были в восторге. Сколько потом перетаскали ему свежей травы! Сколько раз Муниль помогал деду чистить вола, смотрел, как Оллук пьёт, как не спеша жуёт принесённое ему угощение, как гордо идёт впереди стада!

А однажды Муниль даже поругался из-за него с Паком. Пак Пхунсам тогда возвращался с поля, и телега, в которую был впряжён Оллук, увязла в болоте. Пхунсам подгонял вола хворостиной и ругался на чём свет стоит. А ведь он был сам виноват: хотел сократить дорогу, вот и увяз в грязи.

Пак орал как безумный и колотил вола так, что сломал хворостину. Муниль, не помня себя от ярости, подскочил к негодяю, вырвал у него из рук хворостину.

«Как ты смеешь! — срывающимся голосом закричал он.— Кто тебе дал право…» — Он даже заикаться стал от волнения.

«Подумаешь!» — скривился Пак, но бить вола перестал.

Чтобы помочь Оллуку, Муниль не пожалел свои новые кеды. Шагая прямо по жидкой грязи, он подошёл к телеге, позвал Пака, и они вдвоём вытащили глубоко засевшее в грязи заднее колесо…

Ветеринар производил вскрытие, а крестьяне терпеливо ждали, что же он скажет.

— Верно, какая трава ядовитая попала,— высказал предположение долговязый Ким.

— Не иначе, дурной глаз сглазил…— вздохнула тётушка Хван.

Мёнгиль усмехнулся: «Как же, трава! Где она, интересно, в здешних краях? Нет, тут что-то другое…» Мёнгиль поискал в толпе друзей. Муниль стоял рядом с дедом и смотрел на него полными слёз глазами. Кёнпхаль что-то горячо доказывал собравшимся вокруг него мальчишкам. Чхонён стоял в стороне, глядя в землю. Лицо его было таким мрачным, что Мёнгиль даже поежился.

Через полчаса из коровника вышел ветеринар. Несколько минут он молча смотрел на сразу притихших крестьян, потом принялся устало снимать с себя фартук.

— Он проглотил гвоздь, ваш Оллук,— сказал он наконец. Толпа ахнула. Потом все заговорили разом, не слушая друг друга, гневно и возбуждённо. Кто-то в ярости крикнул деду Муниля:

— Ну, старик, с тобой мы ещё поговорим!..

Дед ничего не ответил. Маленький, щуплый, даже не пытаясь защищаться, он сгорбившись стоял перед разъярёнными односельчанами.

И тут, как и тогда, на мельнице, вперед протиснулся Пак Пхунсам. Его широкое лицо сияло.

— Надо разобрать всё, как было! — злорадно заорал он.— Кто мог подсунуть гвоздь, а? — И он повернулся к деду.

Старик вздрогнул. Он словно проснулся, обрёл вдруг дар речи, понял, в чём его обвиняют.

— Может, ты скажешь, что я подсунул ему этот гвоздь? — тонким, дребезжащим от волнения голосом сказал он.

Пак вытаращил налитые кровью глаза, потом прищурился.

— А кто в коровнике полный хозяин? — вопросом на вопрос ответил он.— Скажешь, не ты?..

— Ну и что? — растерялся дед и умолк. Руки его дрожали.

— Чего молчишь-то? — обрадовался Пак. — Все «я» да «я»… «Я за кооператив»! «Я за всех»!.. А на деле?..

Умолкшие было крестьяне опять зашумели. Муниль до крови закусил губу. Неужели они думают, что дед способен на такое злодейство? Да ведь он все девять суток ночи не спал, себя не жалел, чтобы Оллука вылечить! Как они могут?.. А всё этот мерзавец Пак! Схватить бы его за глотку, чтоб он поперхнулся гадкими своими словами! Но что он, Муниль, может сейчас сделать?..

А ветеринар меж тем показывал гвоздь — тот, что был у вола в желудке.

— Нет сомнения в том, что гвоздь попал в желудок давно,— говорил он матери Мёнгиля и дядюшке Хенгю.— Смотрите, желудок вола продырявлен в двух местах.

Он проводил их в коровник и, наклонившись над Оллуком, стал что-то показывать. Хенгю жестом попросил его замолчать, прислушался к тому, что творилось снаружи.

— Простите, пожалуйста!—сказал он ветеринару.— Я на минутку…

— Погубили вола! Погубили! — бесновался у коровника Пак.— Надо немедленно найти виновного! Надо сообщить в милицию!..