Ожоги сердца

В разное время Мертвая яма выглядит по-разному. Летом, когда я и мой школьный друг Саша Дударев обходили ее пешком, она казалась мне тогда пастью какого-то гиганта, который мог всосать в себя реку вместе с плотиком безвозвратно; следующая встреча с Мертвой ямой состоялась у меня в весеннее половодье на плоту вместе с опытным рулевым Алексеем Тетериным — инспектором приисковых школ и отличным спортсменом-штангистом. Большая вода в тот раз закрыла пасть скалы, и мы прошли перед скалой метра на четыре выше летнего уровня; в третий раз я вел плот с тремя комсомольцами Ударного после весеннего спада, думал проскочить, как прежде, по высокой воде и чуть не поплатился за лихость своей жизнью и жизнью товарищей: при спаде воды стремнина реки неудержимо тянет плот под скалу; пришлось напрягать все силы, чтобы сбить плот с гребня стремнины и прибиться к левому берегу, в кровь изодрав кожу на ладонях о камни скалы. И вот четвертая встреча. Осенняя Кия укротила свой разбег под скалу. Стремнина разделилась на две пряди.

Опытный командор перед ямой направил лодку к правому прибою, от которого стремнина резко поворачивает влево. Он решил использовать эту силу и скомандовал нам:

— Внимание, право на борт! Бей резче, резче!..

Лишь на повороте лодка встала на ребро, но не перевернулась, вынесла нас на гладь.

Банников и Елизарьев проследовали по левой пряди. Их немножко покрутило, но они не растерялись — выгребли на гладь вслед за нами. Бобешко, замыкая строй, успел закинуть блесну в Мертвую яму, но забагрить тайменя ему не удалось.

— Как ты мог забыть о своих обязанностях страховки на яме? — спросил я его, когда мы причалили к берегу.

— Таймень — хищная рыба. В яме для него хорошая жировка. Вон, видишь, на тот берег Мертвая яма выбросила изорванного козленка. Воронье кружит, падаль ждет.

Показалась белая с розовыми прожилками скала. Она поднялась над широким плесом. На лицевой стене скалы играют блики солнечного света, отраженного ребристой рябью воды. Глубина плеса у подножия скалы до шести метров. Это Мраморная яма. Чистоводная, с белым дном. В былую пору здесь хорошо брали крупные хариусы, кусккучи, подходили таймени, которые бросались за клочком черной овчины на прочном крючке. Теперь же, закинув удочки с самыми различными насадками, мы не дождались ни одной поклевки.

— В чем же дело? — спрашивает сын. — Совсем пустая вода.

— Отравлена взрывчаткой. Динамит и тротил после взрыва оставляют на дне ядовитые осадки. Вон, сквозь воду видны взрывные ямы. Рыба не останавливается здесь ни на жировку, ни на отдых, — пояснил командор.

— Нерестилище тайменей и нельм… В былую пору здесь, на Мраморной, запрещалось рыбакам даже останавливаться, — напомнил Василий Елизарьев.

С тоскливыми думами и грустным настроением мы прошли красивые перекаты перед Пегими горами — на них почему-то раньше обычного желтеет листва берез, хвойные деревья оголяются, зеленые гряды кедрача перемежеваны полосами серых камней-оползней, и потому эти пятнистые горы обрели такое название; прошли отлогий поворот, где Кия снова вышла на свой северный курс; на широкой отмели увидели бурого медведя, который брел по воде, похоже, «рыбачил» и, заметив нас, рыбаков на лодке, которые, по его воображению, оставили здесь реку без рыбы, повернулся к нам грудью — так он вступает в борьбу за свою жизнь, — рявкнул, как бы говоря «иду на вы», но, видя, что наши лодки, ничем не угрожая ему, прижимаются к левому берегу, закосолапил по мели к правому.

Вот кого надо научить бороться с браконьерами.

От досадных размышлений о браконьерах будто потускнела красота реки и окаймляющих ее лесов и гор. Сын уже застегнул футляры своих фотокамер. Скучновато стало и мне, хоть вот-вот должна состояться встреча с самой интересной полосой моей молодости — с живописной долиной, где во второй половине тридцатых годов раскидывался пионерский лагерь Первомайского приискового управления и я, старший пионервожатый, верховодил в долине действиями условно названных взводами, ротами и батальонами «воинов» в пионерских галстуках — таежных детей и подростков.

После устья Талановки — мелкой, каменистой речушки, как мне кажется, с лечебной водой, потому что за три сезона не было зарегистрировано ни одного желудочно-кишечного заболевания, хоть весь лагерь пил сырую талановскую воду, а всякие царапины и ссадины на ребячьих ногах после мытья в этой речке заживали в считанные дни, — обозначились поклевки серебристых хариусов. Вроде и они, хариусы, знают лечебные свойства Талановки и прибиваются сюда после отравления в ямах. И нам стало чуть веселее.

Поднимаемся на берег, окидываем взглядом территорию бывшего лагеря. Долина стала неузнаваемой. Стадион, беговые дорожки, волейбольные площадки, секторы спортивных снарядов, курганчик для торжественных костров, бугорок с трибуной и мачтой с лагерным флагом — все заросло кустарниками краснотала и густой травой. На местах, где красовались стены из сосновых бревен корпуса с палатами для девочек и мальчиков, столовая, кухня, баня, буйствует бурьян. И здесь все сровняло время?..