Падай, ты убит!

— А ты, Митя? — спросила Селена. Задав простенький свой вопрос, она поставила на место самонадеянного Федулова, начисто зачеркнув его слова, простила Шихина за его вспышку и попросила у него прощения. Кроме того, Селена вернула разговор к заданному направлению, указала, кто здесь является основной фигурой, за кем в конце концов последнее слово. И, главное, напомнила честной компании и о своем скромном существовании.

— Если Илья знает... он должен его назвать, — ответил Шихин. — Иначе мы не сможем разговаривать друг с другом. Разве что о бабах. Да и то недолго.

— Почему недолго? — подал голос Анфертьев.

— Годы выйдут.

— Тоже верно...

— Можно еще над чукчей посмеяться, — добавила Валя. — Например, как чукча покупал часы со Спасской башни.

— И ты, Валя, хочешь крови? — усмехнулся Ююкин.

— Да. Хочу.

— И ты готова пожертвовать любым из нас?

— Я бы выразилась иначе — я смогу прожить без любого из вас. Кроме Митьки, конечно.

— Анфертьев! — Ошеверов продолжал опрос. — Будем искать анонимщика или оставим его жить и плодиться среди нас?

— Надо искать.

— А ты, Света?

— Надо, — кивнула Света, покраснев от всеобщего внимания. — Иначе жить не стоит.

— Прекрасно. Костя? — Ошеверов безжалостно вывел Монастырского из оцепенения, вызванного мыслями о новом экономическом законе.

— Нам никуда не деться, — Монастырский полоснул острой смуглой ладонью с такой силой и резкостью, что в воздухе осталась щель и запахло жженой серой. — Мы просто вынуждены взяться за это черное дело. Иначе завязнем. Не сможем говорить ни о чем другом. Вернее, говорить сможем о чем угодно, но думать будем только о доносе.

— Вовушка?

— Конечно, я за. Но как опытный анонимщик хочу предупредить, что дело это не столь легкое, как может показаться. Вряд ли анонимщик сам писал донос. У нас, слава Богу, желающих хватает, каждый почтет за честь принять участие в спасении государства. Он мог воспользоваться машинкой, склеить письмо из газетных заголовков, а тогда анонимка приобретает газетную неопровержимость, неумолимость, неотвратимость...

— Заткнись, пока на тебя не написали! — закричал Федулов, придя в радостное возбуждение.

— Авось! — Вовушка махнул рукой. — У меня противоядие. Как у каждого, кто всю жизнь общается с ядовитыми змеями.

— Вася, ты как?

— Будем искать, — тихо, но твердо ответил стукач.

— Федуловы! — Ошеверов повернулся к супругам, сидящим рядышком на перилах, как две розовые вороны.

— Валяй, Илья, я не против.

— Да, конечно, это так интересно! — поддержала Федулова и заерзала на жесткой доске, будто... Ладно, замнем.

— Адуев?

— Припоминаю один случай... Однажды на Кольском полуострове во время вынужденной посадки...

— Хорошо, — сказал Ошеверов. — Я понял. Ты не возражаешь, — и, не обращая внимания на обиженно умолкнувшего Адуева, продолжал: — Большинство хочет знать злодея. Вовушка, правда, предупредил о технических сложностях и даже впал в крамолу, сравнив анонимки с газетами, но, надеюсь, это ему простится на страшном суде.

— А он будет? — уточнил Шихин.

— Над тобой же состоялся... Или тебе он не показался страшным? Думаешь, страшный, это когда кипит смола, пляшут черти и визжат красавицы блудницы? Нет, Митя, страшный суд вершится каждый день над всеми нами, только приговор по нынешней моде может быть отсрочен, да и вообще ты можешь о нем ничего не знать! Ведь нынешнее свое положение ты не считаешь исполнением приговора?

— Откуда у тебя письмо? — спросил Адуев, справившись с обидой.

— О! Для этого мне пришлось познакомиться с секретаршей Прутайсова! Очаровательная девушка! Одни веснушки чего стоят!

— Раечка? — обрадованно спросил Шихин.

— Раечка, — кивнул Ошеверов. — Когда у нее наступил отпуск, я взял ее с собой на полуостров Мангышлак. Места дикие, мертвые, но нам понравились. Мы оживили пески, скалы, провалы, проехали вместе не одну тысячу километров, доверили друг другу свои тайны, надежды и заветные желания. Некоторые наши желания совпали, некоторые мечты исполнились...

— Какие именно? — перебила Федулова с какой-то угрюмой заинтересованностью.

— Ну, какие... Раечка давно мечтала встретить восход солнца в поле, в копне сена и чтобы рядом был человек, с которым она могла бы поделиться своими представлениями о жизни... И надо же — у меня, оказывается, была точно такая же блажь. Раечка мечтала хоть раз просидеть до утра у костра, на берегу реки, в лесу, и говорить, говорить с хорошим человеком обо всем на свете! О себе, о нем, о жизни...

— И что же, вы так всю ночь и просидели у костра? — хохотнула Федулова.

— Да, — неуязвимо кивнул Ошеверов, — всю ночь. До самого рассвета. Но не больше.

— И...