Падающие звезды

   Бургардт опомнился только на железной дороге, когда поезд подходил к Павловску, и с удивлением посмотрел на сидевшую против него Бачульскую.   -- Куда мы едем, Марина Игнатьевна?   -- Сейчас Павловск...   -- А где другие?   -- Васяткин с Шурой на музыке, а Ольга Спиридоновна и мисс Мортон уехали с Красавиным к нему на дачу. Они поехали в коляске прямо парком и тоже будут на музыке.   -- Ах, да, припомнил... Они поехали пить кофе, а Красавин хочет похвастаться своей дачей. Понимаю...   Спускались летния сумерки и, благодаря тучам, обложившим все небо, делалось темно. В воздухе чувствовалась приятная свежесть, и Бургардт с удовольствием смотрел на мелькавшую зеленую сетку деревьев. Грохот поезда и свисток паровоза в этом зеленом живом корридоре отдавались особенно резко. На платформе была настоящая давка, как всегда в праздники, когда на музыку приливала шальная волна специально скаковой публики. Стоявший над этой толпой гул совершенно заглушал оркестр, который сегодня по случаю ненастной погоды играл не на открытой эстраде в саду, а в зале. Последнее очень огорчало Бургардта.   -- А мы отправимся в парк, -- предложила Бачульская, пользуясь настроением своего кавалера.-- Я ужасно люблю Павловский парк... Наша публика, по моему мнению, не умеет его ценить. А к одиннадцати часам мы вернемся на музыку...   -- Чтоже, отлично... как-то устало согласился Бургардт, отдаваясь в распоряжение своей дамы.-- Да, очень хорошо.   Они едва протолкались сквозь толпу в сад, прошли мостик, соединяющий территорию собственно вокзала с парком, и как-то особенно торопливо зашагали по аллее, где так красиво росли столетние дубы.   -- Как хорошо... вслух думала Бачульская, крепко опираясь на руку Бургардта.-- Егорушка, вы любите хмурое ночное небо? А я очень люблю... В нем чувствуется что-то такое серьезное, какая-то скрытая грусть, точно вся природа задумывается и недовольна сама собой.   -- А куда девался Саханов?-- совсемь некстати спрашивал Бургардт, не слушавший своей спутницы.   -- Бедняжка сбежал... Красавин не пригласил его обедать.   -- Да? Как жал, что я этого не знал, а то и я тоже уехал бы... Это -- свинство. Так нельзя поступать с порядочными людьми...   Бургардт вдруг разсердился, а потом вспомнил свой разговор с Шипидиным и сказал:   -- Этот Красавин просто психопат... Давеча Шипидин разсказывал мне удивительную сцену. Представьте себе, наш меценат чуть руки у него не целовал и в чем-то каялся со слезами на глазах. Милый Григорий Максимыч едва от него вырвался. Красавин вызывал его -- знаете, зачем? -- чтобы поговорить о смерти и загробной жизни. Жаль, что мне некогда было подробно разспросить обо всем... И тут-же скачки, кофе с дамами...   Спохватившись, Бургардт прибавил уже другим тоном:   -- Гм... А знаете, ведь это некрасивая вещь, что Ольга Спиридоновна повезла мисс Мортон к Красавину. Как вы думаете?   -- Ничего особеннаго, Егорушка... У Красавина ведь все бывают, и мисс Мортон поехала не одна.   -- Да, конечно... А все-таки не хорошо. Не отправиться-ли и нам туда, а? Вот сделали-бы приятный сюрприз...   -- Они скоро будут все на музыке, Егорушка.   -- Я пошутил...   Он взял ея маленькую руку и крепко пожал. Они шли через луг к Славянке, где около дворца был такой крутой спуск, но не перешли мостика, а повернули в нижнюю аллею на-лево, которая вытянулась луговым берегом. Тучи, казалось, спускались все ниже. От освеженной давешним дождем травы поднимался тяжелый аромат, песок на дорожках был пропитан влагой и не слышно было шагов. Она вела его все дальше, прижимаясь к нему своим телом, счастливая каждым дыханием. О, сейчас он принадлежит только ей одной...   -- Что вы сегодня такой странный, Егорушка?-- спрашивала она, когда они начали подниматься в гору, -- Вы давеча за обедом чего-то не досказали и обещали разсказать потом...   -- Я? Ах, да.. Право, не знаю, сумею-ли я вам обяснить то, что сейчас чувствую. Я смотрел на Ольгу Спиридоновну, и мне показалось, что мне никогда не сделать ея портрета, т. е. такого портрета, о котором я думал. Согласитесь: ведь это ужасно... Меня это мучит и убивает. Понимаете: конченый человек, как говорит Саханов.   Она принялась его успокаивать, как успокаивают капризничающаго ребенка. Все истинные художники переживают муки творчества, и только одна бездарность всегда довольна сама собой. Затем, если допустить, что работа, действительно, не удастся, то и это ничего не доказывает. Во первых, у каждаго художника могут быть неудачи, а во-вторых -- сам он в этом случае слишком пристрастный судья.   -- Нет, нет, все это не то, Марина Игнатьевна, -- упавшим голосом возражал он, как возражают только из вежливости.-- Я просто не умею вам обяснить, что сейчас переживаю... Конечно, одна неудача еще ничего не доказывает... да... Но, сидя на скачках, я мысленно проверил все свои последния работы и убедился, что падение шло вполне последовательно.   Она все-таки ничего не понимала. Они уже вышли на широкую аллею, которая вела к дому главнаго парковаго лесничаго. Было уже совсем темно. Впереди высились сосны и ели, и от них тянуло смолистым ароматом.   -- Не правда-ли, как хорошо?-- шептала Бачульская. Он взял ея руку и хотел поцеловать, но она выдернула ее и прошептала:   -- Ах, не нужно... Зачем? Ведь все равно, вы не любите меня... Я для вас не женщина, а друг. Я последним горжусь... Знаете, что я вам скажу, Егорушка... Сядемте вот на эту скамейку и поговоримте, как друзья.   Он повиновался. В лесу было так хорошо. Облака тянулись так низко, точно задевали за верхушки леса. А там внизу, где неслышно катилась мутная Славянка, тихо поднимался белый туман.   -- Говорите...-- заметил Бургардт, раскуривая папиросу.   -- Да, да...-- торопливо подхватила она.-- Я так рада за вас, Егорушка. И знаете: чему? Наконец, вы нашли женщину, которая вам нравится... Вы знаете, о ком я говорю. Да, это имеет громадное значение. Вы воскреснете душой, Егорушка... Даже если бы это была неудачная любовь -- и то хорошо. Ведь важно не то, чтобы вас 

любили, а чтобы 

вы 

любили...   -- Ну, с этим я не совсем согласен...   -- Нет, это так... Взаимное чувство -- это миѳ. Об этом только в книгах пишут, да мы на сцене разыгрываем. И чем меньше человека любят -- тем больше он любит. Это верно... Счастливой любви поэтому и не может быть, и которая нибудь сторона должна непременно страдать. Я не желаю вам зла, но была бы рада, если бы вы пережили еще раз муки неудовлетворенной любви и встряхнулись. В вашей профессии это необходимо...   -- Какая вы бываете умненькая, -- проговорил Бургардт и хотел обнять ее.   -- Нет, нет... Ради Бога, не делайте этого! -- испугалась она.   -- Виноват...   Наступило неловкое молчание. Они шли мимо домика лесничаго, где по левой стороне дороги росли такия высокия сосны. Потом началась темная аллея из елей. Бачульская выбрала скамеечку и сказала:   -- Отдохнемте здесь... Я устала.   Он чертил палкой на песке какия-то кабалистическия фигуры и продолжал молчать. Она точно чувствовала его невеселыя мысли и не мешала ему думать. Кругом было так хорошо, точно в детской сказке. Деревья принимали такия причудливыя очертания, и фантазия готова была населить это зеленое царство своими созданиями. Работе воображения помогала стоявшая кругом мертвая тишина. Да, вот именно в таком лесу живут русалки, подстерегают неосторожнаго путника, котораго заманивают своим смехом в глухую лесную чащу и защекачивают на-смерть... А лес все молчит, как заколдованный какой-то неразгаданной тайной.   Когда Бачульская взяла Бургардта за руку, он вздрогнул, как неосторожно разбуженный человек.   -- Егорушка, я хотела вам предложить одну вещь... Мне немножко неловко, но я думаю, что это принесет вам пользу... Видите-ли, я понимаю, что вы стесняетесь открыто ухаживать за этой англичанкой... да? И ваше общественное положение, и ваш возраст до известной степени делают неудобным то, что позволяется молодым людям... Взят ее натурщицей, я понимаю, вы сами не согласитесь, чтобы сохранить иллюзия... да? Вы ведь сейчас именно об этом думали.. Одна Ольга Спиридоновна чего стоит. Я ее очень люблю, но у нея язык, как набатный колокол...   Бургардт вскочил и заговорил, быстро роняя слова:   -- Марина Игнатьевна, ради Бога, не доканчивайте... Я понимаю, что вы хотите сказать, ценю вашу доброту, но никогда не соглашусь навязать вам роль сближающаго элемента.   -- Но ведь вам ничто не мешает случайно встречать ее у меня в Озерках? Я ничиго дурного вам не предлагаю, а только...   -- Довольно, довольно...   Он только сейчас понял, как она его любила и что для него готова была пожертвовать собственным женским самолюбием. Есть женщины, которым душевныя муки доставляют наслаждение, как мужчинам доставляют его опасности.   -- Милая, вы не понимаете, что говорите, -- серьезно проговорил Бургардт, целуя похолодевшую маленькую руку.-- Это невозможно и обидно для вас и для меня.   Бачульская молчала. Бургардту казалось, что она сердится, и он старался ее занимать, когда они возвращались на музыку. Когда они подходили к вокзалу, начали падать первыя капли дождя, редкия и крупныя. Взглянув на лицо своей спутницы, Бургардт удивился -- она улыбалось такой счастливой и хорошей улыбкой.   -- Милая... -- прошептал Бургардт невольно, пожимая маленькую, теперь теплую руку, точно она оттаяла.   -- Мы еще застанем кусочек музыки, -- проговорила Бачульская, глядя на часы.-- По воскресеньям, кажется, оркестр играет до двенадцати часов.   -- Послушайте, а какже вы отсюда домой попадете? -- спохватился Бургардт.   -- Я переночую в городе у знакомой "комической старухи".   -- Ага... А до города провожаю вас я.   -- Благодарю...   Когда они вошли в залу, лицо Бачульской приняло обычное безстрастное выражение, точно ее оставила охватившая ее на короткое время теплота. У нея сохранилось какое-то жуткое чувство по отношению ко всякой толпе, как к чему-то злому, подавляющему и несправедливому, -- это чувство сложилось на театральных подмостках и было выстрадано личным опытом. Бургардт же, наоборот, испытывал именно среди толпы бодрое настроение, точно она его подталкивала к работе.