Падающие звезды

   Шипидин хотел уезжать домой, потому что при настоящих условиях с Красавиным не могло быть никаких дел. Но он остался ради Бургардта, потерявшаго окончательно голову. Приглядываясь со стороны, Шипидин все таки не мог понять истиннаго настроения своего друга. Да, конечно, неприятно, но есть вещи, о которых просто не говорят. Чистота человека, конечно, вещь громадная, но требовать ее может тоже только совершенно чистый человек. Почему мужчина, глубоко испорченный в большинстве случаев, требует в девушке прежде всего ея чистоты, и чем испорченнее этот мужчина, тем строже это требование?   -- Представим себе такой случай, следовательно... резонировал Шипидин.-- Да, случай, и самый простой притом, и таких случаев ты и я знаем сотни. Следовательно, женятся на вдовах, у которых есть свое прошлое и результаты этого прошлаго в виде детей. Отчего же девушки с прошлым ставятся точно вне закона?.. Я не желаю сказать, что всякая девушка должна иметь прошлое -- храни, Бог! нет, я останавливаюсь на исключительных случаях, как данный.   -- А разве я этого не понимаю? -- отозвался Бургардт, в отчаянии ломая руки.-- Разве я не передумал этого тысячи раз?! Но то, что выходит так просто и ясно в теории, на практике заставляет мучиться и страдать... Меня будет вечно преследовать эта мысль о прошлом! Это отравит всю жизнь и сделает обоих несчастными...   -- Следовательно, это уже зверство... да!.. Тем более, что, насколько я понимаю, эта девушка является в данном случае только жертвой. Самое большое, в чем ее можно обвинить, это -- непонимание того, что она делала. Как она росла? Какое воспитание получила? Что видела кругом себя? Ты видел только одну ея молодую красоту, а не человека, не душу, не равнаго с собой. Мы здесь дело имеем с простой физической ошибкой с одной стороны, а с другой -- с карающим формализмом... Да, мы берем на себя смелость осудить ее, а, ведь, это тоже самое, как в библейския времена таких девушек забрасывали камнями. Неужели в одной, и то полусознательной ошибке весь человек?   Бургардт ничего не понимал, а только слышал отдельныя слова и удивлялся, что Шипидин продолжает доказывать ему то самое, что он не передумал, а переболел. Боже мой, каких простых вещей вот такие безусловно добрые и глубоко честные люди не понимают! Шипидин видел, что его слова не достигают цели, и тоже начал волноваться.   -- Следовательно, если говорить откровенно... да...-- заговорил он с непривычной быстротой.-- Да, откровенно... Что тебя удерживает от решительнаго шага? Я тебе скажу откровенно то, в чем ты боишься признаться самому себе. Тебя не столько убивает сам по себе факт, а то, что о нем знают или подозревают другие, как какой-нибудь Красавин или Ольга Спиридоновна. Да, это так. Я убежден, что не будь этого страха, ты завтра же женился бы на мисс Мортон...   Голова Бургардта опустилась. Друг детства попал в самое больное место.   -- Скажу больше, -- продолжал Шипидин.-- Ты даже в состоянии игнорировать самого Красавина, в скромности котораго можно eo ipso быть уверенным...   Бургардт как-то замычал от боли и закрыл лицо руками. О, как друзья умеют быть жестокими... Ведь это была настоящая пытка. А расходившийся Шипидин все не унимался, развивая свою тему все шире.   -- Следовательно, представим себе такую картину: родится ребенок....   -- О, довольно, довольно! взмолился Бургардт.   -- Да, он родится, как живой упрек физическаго и нравственнаго зверства. Войди в его положение... да... Мы,как истинные фарисеи, любуемся детьми, мы ставим себе даже в заслугу любовь к ним, а тут-же лишаем всяких прав и преимуществ еще не родившееся существо. Разве это не зверство? Почему ни одно животное не отрекается от своих детей и единственным исключением остается венец зоологической лестницы, человек? Никто не обязан нести кару за преступления других, а незаконорожденный ребенок должен искупать всей своей жизнью ошибку своих родителей... Мы только притворяемся добрыми и любящими, мой дорогой друг, а в сущности хуже всякаго дикаго зверя, который не щадит жизни, защищая своего детеныша. Да, я не верю в вашу злую цивилизацию, как она ни обставляй себя последними словами науки, всеми чудесами техники и гипнотизирующим радужным туманом искусства. Мы не умеем любить, мой дорогой друг, потому что в нас нет истинной любви...   Бургардт подавленно молчал и чувствовал себя виноватым. Шипидину сделалось его жаль, как жалеют провинившагося ребенка. Но он не мог удержаться.   -- Почему нет истиннаго могучаго искусства? Нет истинной любви... За любовь принимается простая похоть и наше искусство, за редкими исключениями, является служением именно этой похоти, ея разжиганием...   -- Ты повторяешь мысли Саханова, -- заметил Бургардт.   -- Нет, Саханов затронул только шкурный вопрос в искусстве, роль мецената в нем, а я беру всего художника, помимо всякаго мецената. Конечно, я профан в технике вашего искусства, но говорю о его духе, о той его подводной части, которая обыкновенно не принимается во внимание. Посмотри, какая прелесть даже наивные и глубоко условные образцы средневековых художников. А почему? Они умели верить и умели любить... Там творил цельный человек, который оставался великим даже в своих ошибках. Да, ошибки всегда были, он неизбежны, но оне покрываются только одним чувством истинной любви. Вот чего вам всем не достает... Истинно любящий человек -- это большой человек, это та гора, к которой постепенно подходит Магомет. А мы жалко теряемся, когда нам нужно действовать, действовать просто и обыкновенно. Представь себе такую простую вещь, что пройдет тридцать-

сорок лет и от Сахановых, Васяткиных и компании не останется даже следа, как от маленьких скверных животных, которых из приличия даже не называют по имени.   -- Но они кусаются?   -- Это их право, следовательно...   -- Мне не нравится, что ты сердишься, Григорий Максимыч. Ведь это тоже проявление злой цивилизации... Ты мне делаешь больно, потому что живьем разнимаешь на части...   -- Для твоей-же пользы. Тебе много дано и с тебя потребуется больше. Обыкновенно вы, гг. художники, ставите себя на особую полочку и руководствуетесь в жизни своей специальной моралью, т. е. никакой моралью, позволяя себе решительно все.   -- Теперь наступает день возмездия?   -- Нет, ты не понимаешь меня, Егор Захарыч... Может быть, я не умею обяснить тебе. Ты охотно обвиняешь всех других, а самого себя оставляешь в стороне, как существо привилегированное.   Бургардт поморщился и с больной улыбкой проговорил:   -- Ты в этом случае, пожалуй, прав... Раньше сахановская статья о меценате мне не нравилась, а сейчас я могу думать о ней с одобрением. Дескать, так и надо, катай его. Вероятно, это в природе вещей, что люди обращают охотнее и свое внимание и свои симпатии на выгодныя в данный момент для них вещи.   Между друзьями происходили горячие споры, чуть не доводившие до серьезной размолвки и заканчивавшиеся взаимными резкостями. Шипидина возмущала больше всего какая-то роковая раздвоенность Бургардта, который все медлил, колебался и переходил постоянно от одного настроения к другому. Он несколько раз давал честное слово, что завтра-же поедет к мисс Мортон и так или иначе покончит дело. Но наступало это завтра, и Бургардтом овладевала нерешительность. В один из таких моментов Шипидин спокойно заявил.   -- Давай мне адрес мисс Мортон, я сам сезжу и обяснюсь с ней... Я кое-что еще помню по английски.   Бургардт в первый момент принял это за шутку, но Шипидин с особенной настойчивостью повторил тоже самое.   -- Что же ты будешь говорит с ней? продолжал удивляться Бургардт.   -- Следовательно, это мое дело...   После некотораго колебания он получил адрес, причем Бургардт заметил:   -- Я вперед знаю, что из этого ровно ничего не выйдет...   Оба друга не подозревали, конечно, что за ними был устроен самый строгий надзор и что Анита выслеживает каждый их шаг. Она теперь окончательно убедилась, что дело идет о Бачульской и что Шипидин отправляется к ней в Озерки. Девочка возненавидела стараго друга, который с таким упорством непременно хотел погубить папу.