Падение Икара

В том переулке, где он жил, доносить было не на кого. Кругом жили безвестные бедняки, перебивавшиеся со дня на день, но некоторые из них быстро смекнули, каким путем всего легче из этой бедности выбраться. Нестор обвинил своего патрона в замыслах против Суллы и получил за бесценок его прекрасный новый дом поблизости от форума. Нищая гадалка куда-то вдруг скрылась и через несколько дней появилась в такой столе[65], с такими золотыми браслетами и такими камнями на шее, что соседи только ахнули, и поглазеть на счастливицу сбежался чуть ли не весь квартал: гадалка вовремя вспомнила, что один богатый сенатор, когда-то смертельно ее обидевший, неоднократно принимал и угощал у себя в доме самого Мутила, главного военачальника самнитов. Сапожник, живший рядом с Титом, заметил, правда, что он не даст за все это богатство одной подошвы от сандалии, честно купленной на честные деньги, но его воззрения мало кто разделял. Хозяин харчевни застал мальчишку-племянника, разносившего похлебку, за сочинением доноса: забравшись в собачью конуру, мальчик старательно описывал, как дядя долгое время скрывал у себя Мария. Мальчишка исчез бесследно. Тит был уверен, что хозяин убил маленького доносчика.

Тит был беден, вокруг никто его не знал, и жил он со всеми в мире. Перенесенные испытания изменили его до неузнаваемости, но ни около Палатина, ни на форуме или вблизи него он не показывался. Он тихонько жил в своем закутке и работал часто целыми днями. Никий не отходил от него и все чаще и чаще заговаривал о дедушке и о том, чтобы уехать из Рима. Оба ждали приезда Дионисия или хотя бы известий от него.

Дионисий и Сулла

Прошло месяца два после отъезда Никия. Под вечер, проходя мимо могилы Люции, Дионисий наткнулся на человека, сидевшего, прислонившись спиной к низкой ограде, у самой дороги. Он посмотрел на Дионисия равнодушно и безнадежно; весь вид его говорил о крайнем изнеможении. Дионисий опустился на землю рядом и, не говоря ни слова, протянул ему флягу со смесью воды и вина и толстый ломоть хлеба с ветчиной; старый врач неизменно носил с собой, кроме лекарства, и еду: иногда она оказывалась нужнее лекарства. Сидящий жадно потянулся к хлебу и вдруг слабым, но решительным движением отстранил руку Дионисия:

— Благодарю, не надо. Ты не знаешь, что делаешь. Я личный враг Суллы. За меня ты так пострадаешь!

— Мне безразлично, чей ты враг или друг. Мне важно, что ты болен от усталости. Выпей вина, поешь, и пойдем ко мне… Да ты еще и ранен! Кровь!

— Тебя замучают до смерти только за то, что ты дал мне этот кусок…

— Меня замучает совесть, если я брошу тебя, беспомощного, гонимого. Ешь, и пойдем. Опирайся на меня сильнее.

Из осторожности Дионисий привел незнакомца в усадьбу задним ходом. На общем совете с Карпом решено было не прятать пришельца, а устроить его в кухне:

— Если будут искать, перероют и сеновал, и амбар, и солому на току. В такие места прежде всего кинутся… а тут сидит человек на виду у всех: болеет животом, зашел к врачу. Придумай, кто ты и откуда, мы все запомним.

Все обошлось, однако, благополучно. Никто не приходил в Старые Вязы, никто не искал Прима (этим скромным именем назвал себя незнакомец). С неделю он пролежал в каком-то полузабытьи. Дионисий усердно лечил его рану, которая оказалась довольно легкой. Затем незнакомец встал, объявил, что достаточно окреп и подвергать людей смертельной опасности за их великодушие больше не намерен. Ему дали поношенную, старую одежду Спора — она пришлась ему как раз впору, — снабдили едой и деньгами. Дионисий аккуратно перевязал его уже подживающую рану, и он ушел, благословляя приютивших его людей.

Прошло несколько дней — все было тихо и благополучно. Дионисий решил, что беду пронесло, и, когда, возвращаясь от больного кузнеца, он из-за поворота увидел, что в Старых Вязах ворота стоят настежь (ни Карп, ни Гликерия этого не терпели), ему и в голову не пришло связать этот беспорядок с тревогой недавних дней. Со двора послышался голос Карпа: юноша кого-то убеждал, на чем-то настаивал. Мимо усадьбы проскользнула невзрачная, сутулая фигура: вся округа знала и ненавидела этого человека, доносчика и шпиона. «Плохо», — подумал Дионисий и решительным шагом направился к усадьбе. Все обернулись к нему, но никто не сказал ни слова, только Карпа оттеснили в сторону, не давая ему подойти к врачу, а у ворот, положив руки на рукоятки висевших на перевязи мечей, стали, заграждая выход, несколько солдат. Доносчик подошел к одному из них и стал ему что-то нашептывать. Легионер, брезгливо морщась, отошел на другую сторону. Дионисий подошел к дому; рослый солдат преградил ему вход, взяв наперевес копье.

— Мне надо дать питье больной, а убежать я никуда не убегу. Пусти и не суйся сам в дверь, не пугай старуху.

Солдат молча отодвинулся и тяжело вздохнул.