Падение Икара

Переулок, обитателями которого стали Тит и Никий, был населен людьми без определенных занятий, которые добывали свой хлеб способами разными, порой очень подозрительными. Они уходили с раннего утра, и до позднего вечера их не было дома. Тишину нарушал только стук Титова молота и крик мальчишки из харчевни на углу: срывающимся голосом он выкликал достоинства горячей бобовой похлебки с салом, которой обносил все дворы. Молодая гадалка, уроженка испанского города Гадеса, нараспев зазывала клиентов. Иногда в эти обычные звуки врезалась резкая перебранка каких-то рослых молодцов, таинственно исчезавших и так же таинственно появлявшихся в доме напротив. Единственным занятием, за которым их здесь видели, была игра в кости, сопровождавшаяся неизменно дикими выкриками, выхватываньем ножей и угрозами.

Никий, растерявшийся перед новым, таким и чуждым и, казалось, страшным миром, вскоре, однако, с ним освоился и стал деятельным помощником Титу: бегал за покупками, пек репу и свеклу на жаровне в мастерской дяди или на очаге у соседа, сапожника, радушно зазывавшего к себе мальчика. Соседние мальчишки решили испытать пришельца и сыграть с ним несколько шуток. Для начала ему незаметно привесили сзади к поясу хвост, сплетенный из крепких веревочек с кисточкой внизу: каждому было ясно, что обладатель такого хвоста состоит в близком родстве с ослиной породой. Первая шутка оказалась и последней: Никий так изукрасил насмешников синяками и ссадинами (одному выбил даже зуб, к счастью молочный), что никому больше не приходило в голову его испытывать. Сам он, правда, тоже сильно пострадал: глаз у него открылся только через несколько дней, а нос походил, по словам Тита, сочувственно выслушавшего повесть о битве, на крупную хорошую грушу. Но положение себе Никий завоевал: его признали своим и равным; он вошел в товарищеский круг; называть его другом стало лестно.

Новые приятели, коренные жители Рима, быстро познакомили пришельца с городом. Никий скоро уже смеялся над своими прежними страхами. Он выучился ловко проскальзывать в толпе между взрослыми, превосходно разбирался в путанице извилистых и кривых римских улиц и улочек и брал под свое покровительство бедных чужеземцев, впервые попавших в Рим и с отчаянием расспрашивавших, как им добраться до нужного места.

Товарищи повели его однажды смотреть конские бега в Большом Цирке[63]

— так называлась узкая долина между двумя холмами, Палатином и Авентином, на склонах которых и располагались зрители. Посредине долины была сложена длинная узкая платформа, которую надлежало каждому вознице обогнуть семь раз. Легкие двухколесные колесницы, запряженные каждая четверкой лихих коней, неслись в стремительном беге; возницы, подавшись всем корпусом вперед, гиканьем и бичом еще подгоняли своих лошадей. Никию очень понравился один возница: совсем юный, почти мальчик, он так спокойно стоял в подпрыгивавшей, бешено несшейся колеснице, так ласково ободрял свою прекрасную, золотисто-буланой масти четверню — ни разу не коснулся бичом, ни разу грозно не крикнул. Он уже был впереди всех, благополучно шесть раз обогнул платформу, когда один из участников состязания, смуглый бородатый человек, бывший до сих пор сзади, дико завизжал и стал неистово хлестать своих вороных жеребцов, которые понеслись, обезумев от боли и этого визга. Они уже вот-вот пошли бы голова в голову с булаными, но юноша, весь перегнувшись к коням, что-то сказал, почти прошептал им, и вот они уже впереди, далеко впереди всех! Как кричали, как неистовствовали зрители! А юный возница, вместо того чтобы обратиться, как полагалось, к устроителю бегов, спрыгнул с колесницы и стал обнимать и целовать своих лошадей, прижимаясь головой к их мордам. А потом как важно и торжественно, с пальмовой веткой в руках, объезжал он арену! Какая милая улыбка была на его измученном лице! И как важно выступали его красавцы кони, словно понимали, что они победители…

Как-то раз компания решила пойти в гавань. Там всегда было интересно: толпилось множество самого разного народа, приставали небольшие суда (для больших Тибр был мелок), разгружали разнообразные товары. А на этот раз особенно повезло: прибыли слоны, которых один африканский царек прислал в подарок Сулле. Барки одна за другой становились недалеко от берега; с берега перебрасывали на судно толстые прочные мостки, животное осторожно, словно проверяя прочность досок, неторопливо сходило по ним на берег. Когда все пятеро слонов оказались на суше, их выстроили в ряд, и они медленно двинулись вдоль реки, торжественные и величавые. На каждом была роскошно расшитая попона, и на каждом сидел негр-вожак. Никий забегал вперед, отставал, пропускал весь ряд мимо себя — он не мог наглядеться, не мог налюбоваться. Передний слон, перед которым он бежал, обратившись к нему лицом, вытянул хобот и осторожно подул мальчику в лицо. Никий решил, что слон хотел выразить ему свое благоволение.