Падение Парижа

– Шотан опять интригует. Хочет, чтобы мы переехали в Перпиньян, а потом в Африку. Это проделки Черчилля. Шотан всегда был падок на деньги. Вспомни только дело Стависского… Я считаю, что нужно принять немецкие условия. Мы катимся к революции, к анархии!

Немцы все еще медлили с ответом. Они наступали на Бордо.

Рано утром Тесса проснулся от грохота; бомбардировщики летали низко над городом. Час спустя Тесса доложили: «Семьсот жертв…» Пришлось поехать в госпиталь. Зрелище раненых детей и запах эфира доконали Тесса. Он визжал: «Мы посылаем телеграммы, а они отвечают нам бомбами!»

Прибежал мэр Бордо Марке, требовал, чтобы правительство уехало – нужно спасти город. Началась паника. Весь день Тесса провел у испанского посла. Вечером он гордо сказал Жолио:

– Можете успокоить население. Немцы обещали маршалу не трогать город.

На следующий день он раскаялся – зачем он говорил с Жолио? В Бордо кинулись отовсюду толпы обезумевших беженцев. Нельзя было проехать по улице. В булочных не было хлеба. Люди спали на площадях. А к городу все неслись и неслись люди. Тесса вызвал префекта:

– Никого не впускайте в город, не то мы погибнем. Поставьте полицейских с автоматами. На армию нельзя положиться – солдаты разложились, они пропустят кого угодно: беженцев, немцев, коммунистов.

Когда Тесса сообщили, что город Тур сопротивляется, он вышел из себя: сумасшедшие! Зачем озлоблять Гитлера?.. И правительство по предложению Тесса объявило все города Франции «открытыми».

Тесса снова выступил по радио. Его голос дрожал от волнения:

– Мы надеемся, что наши противники проявят благородство. Французский народ всегда был реалистом. Мы умеем глядеть правде в глаза. Если нам придется вложить меч в ножны, мы скажем – дух непобедим! Но, увы, в настоящий момент танки сильнее духа!..

Он сидел измученный: по лицу струился пот. Вдруг вошел Вайс. Тесса удивился – почему впускают без доклада?.. Забывают, что он – министр, что Бордо теперь – столица!

Вайс протянул бумажку:

– Подпишите.

– Что это?

Вайс объяснил: многие летчики хотят улететь в Англию; необходимо воспрепятствовать; сделать бензин негодным.

– Но это не мое ведомство… Обратитесь к генералу… Вайс зло усмехнулся:

– Генерал, когда нужно, неуловим. А дело срочное. Я вам советую не быть формалистом. Названия министерств никого больше не интересуют. А за каждый ускользнувший самолет вы будете отвечать перед немцами. Вы меня понимаете?

Тесса хотел крикнуть: «Наглец! Шпион!» Но он не крикнул; растерянно он поглядел на Вайса; потом вынул ручку, прищурил глаза и подписал. Вайс вежливо поблагодарил.

33

Тур держался. Защитники города дважды уничтожали понтоны. С удивлением поглядывали немцы на серый островок домов, перед которым посвечивала Луара. Через Тур шла дорога в Пуатье и дальше на юг. Неожиданная заминка нервировала наступавшую армию. Один из немецких генералов, любивший похвастать своей начитанностью, говорил офицерам: «Что вы хотите – эти лягушатники защищают родину Бальзака…»

Как случилось, что Тур не был объявлен открытым городом? Говорили, будто мэр призвал население к обороне, и тогда солдаты, пристыженные отвагой жителей, решили не отступать. Говорили, будто первые атаки были отбиты ранеными, находившимися в местном лазарете. Легенды рождались в погребах, где среди бочек луарского вина прятались жители; батальоны становились дивизиями. Рассказывали о каких-то таинственных снарядах, уничтожающих немецкие танки. Никто не понимал, почему Тур еще держится. Видимо, даже в дни паники находятся смелые люди. Защищали Тур два батальона; к ним присоединились сотня раненых и некоторое количество добровольцев – пожилых людей, прошедших прошлую войну, или подростков, не призванных в армию.

Среди защитников находился депутат парламента, лейтенант Дюкан. Солдаты назвали его «дедушкой» – он сильно постарел за этот год. Все, чем он жил, оказалось вымышленным. Дюкан не был слеп; он видел свою ошибку; но втайне он надеялся, что кровь самоотверженных людей воскресит старую, знакомую ему по книгам, Францию. Оборона Тура была для него последней милостью судьбы.

Тридцать пять лет тому назад Дюкан пошел на литературный вечер. Он тогда был некрасивым подростком с большими оттопыренными ушами, мечтавшим о карьере летчика. Поэт Шарль Пеги читал стихи:

Блаженны погибшие в правом бою

За четыре угла родимой земли!

Пеги убили в первый день битвы, которая потом была названа Марнской. Он не знал, что эта битва закончится победой; он умер, видя разгром, панику, бегство; умер, защищая Париж. И Франция победила. Теперь Дюкан часто повторял любимые строки. Стихи Пеги поддерживали его в минуты отчаяния. Он старался не думать о том, что происходит в Бордо. Измученный, много ночей не спавший среди грохота снарядов и криков раненых, Дюкан еще верил в победу: оборона небольшого города была для него битвой за Францию.