Падение Рыжего Орка

Начать лишь можно новый путь.

И стёкла новые ты береги, прохожий.

Автор: Dawn © http://lady.webnice.ru [135927.31.135.77.128.887.5f6d4c87e101d2880490860d654f0eff]

PoDarena 13.03.2016 17:10» Эпилог. На сцену выходит какой-то мужик в простыне…

Эпилог. На сцену выходит какой-то мужик в простыне. Это не главный герой! Просто именно так в древнегреческих комедиях и трагедиях выглядел Эпилог.

Из авторской суфлерской будки, задумчиво: «Не, я понимаю, конечно, что у нас тут не Древняя Греция — климат и времена не те.

И мужику в простыне явно холодно и даже неловко — мне отсюда это хорошо видно. Но Эпилог есть Эпилог. Куда же без него».

Ежась на холодном ноябрьском ветру, Варвара в последний раз помахала рукой отъезжающей машине. И нажала на кнопку на пульте. Ворота медленно поехали вниз, закрывая дом и территорию от темноты и холода ноябрьской почти ночи. Варвара обернулась к дому. Свет горел только на первом этаже. И едва теплилось одно окно на втором.

В прихожей повесила на крючок куртку мужа — именно в ней она выходила провожать припозднившихся гостей, прибывших на день рождения Марфуши Тихой. Целых полгода барышне сегодня стукнуло. Юбилей. Варя подняла голову в сторону верхней части лестницы. Около часа назад именинница была покормлена, а потом ее забрал у матери отец. Сказав: «Иди, посиди с гостями, я сам Марфу спать уложу». И с тех пор Тина не было видно. Варя щелкнула выключателем, гася свет в прихожей, в которой, как и по всему дому, были еще видны следы недавнего переезда, и двинулась вверх по лестнице.

Дверь в детскую отворилась бесшумно. Именно здесь горела единственная на втором этаже лампа — светло-голубой шар ночника. В его свете Вариным глазам предстала умилительная картина.

Отец и дочь спали. В большом, добротном, сделанном на заказ кресле-качалке крепко спал Тихон, склонив голову на шитую Серафимой Андреевной пионовыми бутонами подушку. Одна его большая ладонь лежала на спине дочери, которая розовой звездой распласталась по сине-бежевой клетке отцовой рубахи. Второй он придерживал дочь за крохотную пяточку — безо всякого практического смысла, просто на всякий случай. Марфа спала, кажется, еще крепче отца, безмятежно устроившись подушкой пухлой щеки аккурат на пуговице. Но правый ее кулачок надежно сжимал мягкий хлопок кармана.

Варя смотрела на спящих мужа и дочь. И перед ее глазами проходил, словно в режиме обратной перемотки, последний год ее жизни. Или чуть больше.

У нее была трудная беременность. Ранний и сильный токсикоз. Угроза прерывания. Потом еще поздний токсикоз. УЗИ в тридцать две недели показало тазовое предлежание. Варе уже от всех трудностей хотелось выть. Теперь еще и перспектива кесарева сечения нарисовалась во всей красе. Варвара, положив руки на живот, шепотом уговаривала дочь перевернуться. Но будущая Марфа Тихоновна как ни в чем не бывало сидела у мамы в животе в позе Будды, на попе и не думала переворачиваться. Тут к делу подключился отец

Две недели Тин о чем-то шушукался с Вариным животом. На саму же Варю накатила какая-то странная апатия. Которая мгновенно слетела в тот момент, когда дочь решила прислушаться к отцовским увещеваниям. Варваре показалось, что дыхание у нее не восстановится — так сбилось в тот момент, когда ее маленькая «Будда» решила, что выходить будет как положено — головой вперед. Потом, когда дыхание все-таки вернулось, Варя решила, что наконец-то все ее проблемы на этом кончились. Не тут-то было.

Видимо, в процессе переворачивания на позднем сроке ребенок намотал пуповину. Не на шею — на руку. Но роды были все равно трудными. Только мастерство и опыт акушерской бригады, которые были существенно подкреплены денежно, и то, что Варя сама прекрасно понимала, что происходит и не потеряла присутствия духа, позволили вытянуть семь баллов по шкале Апгар. Но все равно — гипоксия, аспирация околоплодными водами. И, все-таки — пневмония. И все-таки — палата реанимации новорожденных.

Варя принадлежала к врачебной династии. Она сама — хирург. Видела всякое. Читала многое. И все-таки, когда увидела свою дочку с иглой в голове — не выдержала. И ведь знала же, что у новорожденных вены лучше всего именно на голове, и это нормально, и ничего страшного, так удобнее всего. Но все равно — не выдержала. Зарыдала.

А вот Тихон — выдержал. Он не дрогнул, когда увидел кроху-дочь с иглой капельницы в голове. Варя понятия не имела, как он умудрился просочиться в реанимацию новорожденных. В некоторые моменты Тихона Тихого просто не могло остановить ничего. Его знали все медсестры и все врачи отделения. Ему звонили и отчитывались — Варя сама слышала. «Ваша маленькая принцесса сегодня просто молодцом, Тихон Аристархович. А вот мамочка плакала. Но вы не переживайте, мамочки поначалу часто плачут».

Он не дрогнул. Ни лицом, ни рукой, ни голосом. Стеной встал. И повторял только. «Все. Будет. Хорошо. Вот увидишь — все будет хорошо».