Падение Рыжего Орка

— А вот это! — из кармана Глеб Николаевич достал полиэтиленовый пакетик с чем-то небольшим и темным внутри. — Ну? Как вы это объясните, господа Самойловы?

Ник бережно взял пакетик со стола. Варя нагнулась, чтобы тоже посмотреть. Что это? Догадался первым Николай, хотя не видел раньше ни разу за всю свою профессиональную деятельность. Спросил все же неуверенно.

— Пуля?

— Она самая, — удовлетворенно кивнул Самойлов-старший. — Калибр пять сорок пять, если я не ошибаюсь.

— А… откуда она? — осторожно спросила Варя. Впрочем, она, кажется, уже догадывалась об ответе.

— Это вы мне скажите — откуда она взялась там, где я ее обнаружил? А достал я ее из плеча вашего найденыша. Из подключичной области.

Против «найденыша» Варя не возразила. Она была слишком ошарашена. И в то же время эта новость… не слишком удивила. Чего-то подобного от Тихого стоило ожидать.

— Бать… — растерянно ответил Николай. — Это не я.

— Да ясное дело, что не ты! — хмыкнул Глеб Николаевич и приложился к кружке. — Ранение застарелое. Он с этой пулей явно уже не один год ходил. А судя по шраму… — Самойлов-старший почесал затылок. — Я бы тому умельцу, кто его зашивал, руки оторвал.

Варя и Ник сидели, потрясенно глядя друг на друга.

— Так это его из-за пули… так накрыло? — сообразил, наконец, Николай.

— Угу, — хрустнул пальцами отец. — Упал, видимо, на то плечо, где пуля сидела. Масса у этого хлопца — будь здоров, мягкие ткани на разрыв, пуля сместилась — и аккурат в позвоночную артерию. Хорошо, что на томографе зацепили подключичную и заметили инородное тело. У Ханина — глаз-алмаз. Успели прямо вовремя, там уже инсульт в вертебро-базилярном бассейне был на подходе. Еще бы пара минут — и совсем бы скучно стало этому… Как звать-то парня, хоть знаете? Как нам его оформлять? Хотя там вроде паспорт и телефон при нем есть…

— Тихон, — ответила Варя. И, помолчав, добавила. — Тихон Тихий.

Самойлов-старший расхохотался.

— Веселый хлопец, как я погляжу. Ладно, я уже понял, что вы ни хрена не знаете, я устал и ни черта не соображаю, а потому — брысь по домам. Завтра поговорим. Вечером приезжайте на ужин. Поговорим подробнее. Ну и отметим заодно. Вот же гад этот Тихий, — устало вздохнул Глеб Николаевич. — Такой день — внучка у меня родилась! А он тут со своей пулей. Такой праздник испортил. Где вы только нашли, дети, этот ужас… тихий?

Варя открыла рот. И закрыла. Она просто не знала, что сказать.

— Все ясно! — махнул рукой отец. — Все, до завтра. Николай, Любоньке привет сердечный передавай. Я уж ей звонить сам не стал — мало ли, не ко времени окажусь, да и сумасшедший дом тут у меня. В общем, передавай привет и благодарность от деда за внучку.

Когда за детьми закрылась дверь, Глеб Николаевич медленно опустил голову на руки. Пять минут. Нет, десять. Десять минут поспит. Устал зверски.

__________

— Коль… — Варин голос прозвучал тихо.

— Ась? — обернулся от машины брат.

— Переночуй у меня, а?

Между бровей Ника залегла недоуменная складка.

— Зачем?

— Боюсь, — ей уже на все плевать. Выжить бы. Снова почему-то накатил страх. Непонятный. Неконтролируемый. Иррациональный. Пережить эту ночь. А она думала, что самую страшную ночь в своей жизни пережила. — Одна боюсь, Коленька… Переночуй у меня. Пожалуйста.

— Неа, — помотал головой Ник после недолгого раздумья. — У тебя спать негде. Диван маленький, на полу не хочу. Давай к нам — у нас кровать нормальная.

— Давай, — без споров согласилась Варя. Лишь бы не одной.

А в квартире брата мысли о событиях сегодняшнего вечера на время отступили — Колю пришлось кормить поздним ужином. Очень поздним. Практически, ночным ужином. Варя сидела напротив брата, уминающего котлеты с макаронами, щедро политые лечо, и гадала, куда это все помещается. Нет, он здоровенный, конечно. Но четыре котлеты…

Потом Варя без зазрения совести обрядилась в Любавину пижаму. И без малейших упреков все той же совести прижалось к горячей Колькиной спине. Он ей нужен сегодня. Как якорь. Как гарантия. Что все будет хорошо.

Живи, Тихий, живи. Как хочешь, с кем хочешь, но только живи. Живи, потому что иначе все теряет смысл. Жи-ви.

Выяснилось, что на нервной почве Звероящер храпит. Но этот звук действовал на Варю странно умиротворяюще. И под негромкое посапывание брата она и сама заснула. Сны ее в ту ночь были беспокойными и тревожными.

Варя сверлила глазами цифры на мобильном. Восемь тридцать. Наконец-то! Теперь можно звонить отцу. Он ответил сразу.

— Пап, привет. Как он?

— Здравствуй, дщерь моя. Он — это кто?

— Тихон.

— Тихон? Который Ти… А. Этот.

— Да, этот! — ну почему отец не отвечает сразу?! Что-то наверняка случилось ночью!

— Живой. В реанимации. В сознании.

— А как он…

— Вареник, я у дверей кабинета главного! Вечером поговорим.

И короткие гудки. Пару дней назад ей казалось, что самое страшное — увидеть любимого с другой. Теперь четко понимает, что самое страшное — не услышать этих слов. Живой. В реанимации. В сознании.

Все. Надо собраться. И работать.