Падение Стоуна

Люсьен, благослови его небо, назвал мне фамилию, и я понял, что мои поиски завершены. Адмирал командовал тулонским флотом и имел хорошие связи во французском министерстве иностранных дел, иными словами, человек с будущим, который знает, о чем говорит, и не совершает ошибок вроде не ко времени брошенных слов, в результате которых флот не будет в боеготовности, когда потребуется. Теперь нужно было только сравнить эту информацию с колебаниями цен на крупные партии антрацита на угольной бирже в Париже, и я смогу отослать доклад в Лондон. Я сменил тему и начал стараться завоевать его любовницу, которая как будто совсем отчаялась от скуки нашего разговора. Она пришла в дурное настроение, начала дуться и постаралась, чтобы за нашим небольшим столиком несколько раз воцарялось ледяное молчание. В один из таких моментов я увидел, как Люсьен смотрит на другой стол с едва заметной улыбкой интереса.

— Морис Рувье с дамой, — обрадованно сказал он. Легкий упор на последнем слове заставил меня тоже повернуться и посмотреть. — Она для него старовата. Насколько я понимаю, он предпочитает чуть моложе.

Рувье был министром финансов; я знал его в лицо, хотя пока не был ему представлен. Он не пользовался всеобщей любовью. Помимо толики непристойности, на которую намекнул Люсьен, о нем также ходили слухи, что и в обращении с мужчинами он далеко не прямолинеен. Иными словами, он был неискренен даже по меркам политиков; его ждала долгая и успешная карьера. Его присутствие здесь само по себе свидетельствовало о важности каникул в нужных местах: Рувье был уроженцем юга, средиземноморцем по происхождению и тем самым ассоциировался с пренебрежением приличиями, которое обычно причисляется к свойствам таких людей. Однако он был (и это нехотя признавалось) человеком способным: министром финансов, который взаправду в финансах разбирался, что было необычно, и знал банковское дело. И он преуспел в карусели французской политики: уже отбыл один срок на посту премьер-министра и с тех самых пор с большой регулярностью получал министерские портфели. Он не имел известных политических взглядов; единственное его твердое убеждение лежало в ярой оппозиции подоходному налогу. В остальном он поддерживал все и вся, лишь бы оно способствовало его карьере.

Внимание Люсьена было, однако, обращено не на человека, который временно держал в своих руках финансы страны, а на его собеседницу через стол на шесть человек, стройную, высокую женщину с темными волосами и в платье с глубоким декольте, открывавшем исключительно красивые плечи и длинную шею, которую подчеркивала одна нитка самых крупных бриллиантов, какие я когда-либо видел. Она была молода, чуть старше двадцати, и даже на расстоянии остальные казались на ее фоне блеклыми. Ее окружали мужчины, в основном среднего возраста, и было ясно, что целью всех разговоров было привлечь ее внимание.

Я бросил на нее взгляд, отвернулся, потом оглянулся посмотреть снова.

— Неприлично так таращиться, — со смешком сказал мне на ухо Люсьен. — А она картинка, верно?

Его любовница, чьего имени я так и не узнал, нахмурилась и еще глубже погрузилась в угнетенное молчание. Бедняжка, контраст между ними слишком разительно бросался в глаза.

— Кто она?

— О, какой вопрос! Действительно — кто? Это знаменитая графиня Элизабет Хадик-Баркоци фон Футак унс Сала.

— А, — сказал я. — Так это она, да? Я столько про нее слышал.

— Сенсация сезона. Покорила Париж с быстротой и апломбом, который так и не удался прусской армии. Говоря иными словами, она произвела фурор в высшем свете, разбила сердце каждому мужчине на расстоянии ста метров и выставила своих соперниц старыми, неотесанными и вообще лежалым товаром. Разумеется, каждая женщина в городе ее ненавидит.

— Я поражен.

— И все остальные тоже.

— Расскажите мне еще.

— Слухов много, но доподлинно не известно ничего. Она, кажется, вдова. Трагическая история: молодожены, муж падает с лошади и ломает себе шею. Определенно богата и приехала в Париж, потому что… Никто не знает почему. Она вращается в самых лучших кругах и, без сомнения, вскоре выйдет замуж за герцога, либо за политика, либо за банкира — в зависимости от ее вкусов. У нее есть любовник? Никто не знает. Она окружена тайной — как и вы, но (если вы простите мои слова) гораздо красивее.

— Мне бы хотелось познакомиться с этой женщиной.

Люсьен фыркнул.

— А мне выпить чаю с королевой Викторией — ни того ни другого не случится. Все про нее знают, кое-кто был в одной с ней комнате, но мало кто с нею знаком.

— Так в чем секрет?

Он пожал плечами:

— Кто знает? Она не красивее многих. Говорят, она остроумна и обаятельна. Но таких много. Не знаю. Она — из тех, с кем хочется быть.

— В таком случае, — усмехнулся я, — я у нее спрошу.

И я встал от своего стола и подошел прямо к ней. Кашлянув, чтобы привлечь ее внимание, я поклонился министру и улыбнулся, когда она посмотрела на меня.

— Добрый вечер, принсипесса, — сказал я тактично, но достаточно громко, чтобы меня услышали сидящие поблизости. — Могу я засвидетельствовать мое почтение самой прекрасной женщине Франции?