Падение Стоуна

— В таком случае какие у нее могут быть возражения? Мне бы хотелось ее отблагодарить, и, думаю, я знаю наилучший способ это сделать. Не беспокойтесь, Корт. Я не собираюсь губить ваш талисман. Совсем напротив. На какой-то стадии она может оказаться очень полезной.

Я не смог его разубедить и от всего сердца раскаивался в моей внезапной болтливости. Мне следовало бы хранить полнейшее молчание; но скрытность, в какой мне приходилось жить, была совершенно противоестественной. По натуре своей я не склонен к сплетням, но всем мужчинам надо с кем-то поговорить. Во Франции у меня не было никого, и внезапное появление Уилкинсона заставило меня отнестись к нему с большим доверием, чем следовало бы. Вреда тут никакого, но все же я совершил ошибку, проистекавшую из юношеской наивности. Больше я ее не повторял.

В тот вечер в девять часов я зашел за ним в его пансион (проживание там неделю обходилось меньше, чем в моем день, на что он не преминул указать) и по крайней мере утешился, найдя его должным образом одетым. Я опасался, что он пойдет в твидовом пиджаке и тяжелых ботинках, но он где-то раздобыл обязательный смокинг. И хотя он был не из тех, кто способен выглядеть элегантно, но был совершенно презентабельным.

К большому моему удивлению, он оказался блестящим импровизатором, ведь подобные мероприятия не более чем театр. Если моим стилем было молчать и слушать, Уилкинсон внезапно открыл шумно-хвастливую сторону своего характера. По-французски он говорил громко и плохо, разнообразными жестами восполняя грамматические чудачества; он рассказывал сомнительные анекдоты престарелым вдовам, и те гулькали от удовольствия; он с жаром перескакивал с темы на тему, плел лошадиные байки заядлым лошадникам, птичьи — охотникам и политические — политикам. Он действительно имел большой успех; тем больший, когда на полчаса покинул прием и вернулся с принцем Уэльским.

Позднее я понял, что в этом и была соль: так проявилась его благодарность. Мне следовало бы догадаться, что он знаком с принцем, который приехал в Биарриц лишь днем раньше, и с радостью говорю, что Уилкинсон был гораздо бесчестнее меня. Его высочество остался в неведении, кто такая на самом деле эта графиня. Сопровождайся ее имя хотя бы с намеком на скандал, он никогда не показался бы на публике с такой персоной, хотя, как известно всему миру, кого он терпел в частном порядке, совсем иное дело. Но он пришел, и его появление дало понять всему французскому свету, что Элизабет совершенно, полностью и абсолютно респектабельна. Много больше того: она могла приглашать самого знаменитого мужчину мира на свои приемы, и он приходил. Coup de theatre [6]

Уилкинсона вознесла ее в стратосферу европейского общества. Раньше она добивалась всего собственными силами, и существовали те, кто сомневался в ее верительных грамотах. Если бы кто-то усомнился в ней после того приема, это уже не имело значения. Подарок был щедрым — пока оставался подарком.

Даже в те дни, даже на курорте появление такой фигуры, как принц Уэльский, сопровождалось некоторой помпой и церемониями: обычно факт его приглашения заранее обсуждался несколько дней; хозяйка заботилась о том, чтобы все о нем знали, сколь бы тактично ни распространялась новость. Гости ждали, предъявят ли им важную персону; и сперва прибывали кареты и придворные, чтобы нагнести напряжение перед его появлением. Приедет ли принц? В хорошем настроении? Во что он будет одет? Таково будет содержание разговоров, пока часы отсчитывают минуты. И существовала также равно будоражащая возможность, что он вообще не покажется. В таком случае репутация хозяйки рухнет: добрые души пособолезнуют, не столь добрые почуют кровь, и все будет зависеть от того, как она снесет столь горькое и публичное разочарование. Будет по ней заметно? Или она сделает храброе лицо? Все эти подробности отмечались, и их общая сумма изменяла баланс власти в маленьком, но напряженном мирке высшего света.

Поэтому появление принца на приеме Элизабет стало полнейшей сенсацией. Никакого предупреждения, никаких предварительных слухов или уведомлений — он просто вошел, поздоровался с ней, как со старым другом, поцеловал ей руку, потом поговорил с ней дружески и уважительно целых четверть часа прежде, чем начать обход зала, пока все остальные медленно, но неуклонно боролись за место, кто будет следующим в очереди за королевским словом. Позднее Элизабет рассказала, что, по ее прикидкам, это повысило ее стоимость эдак на три четверти миллиона франков, и, вероятно, занизила сумму.

И с моим положением в обществе это тоже сотворило чудо, ведь после Элизабет наибольшего внимания удостоился я. Небольшого, но я сразу стал лицом, чьего знакомства следует искать, лицом, которое известно.

— Корт, э? «Таймс»?

— Да, ваше высочество.

— Так держать.

— Непременно, сэр.

— Великолепно. — И он напоказ мне подмигнул, давая понять, что прекрасно знает, кто я, но всеми присутствующими это было расценено как личная близость.