Падение Святого города

Вокруг костра бродили люди, на земле между ними мелькали тени. Он посмотрел ей в глаза, и ему показалось, будто он падает.

— Ксинем говорил...— Пауза. Ахкеймион прочистил горло.— Он говорил, что жалость — единственная любовь, на какую я могу надеяться.

Он увидел, как Эсменет вздрогнула и моргнула.

— О, Акка...

Только она понимала его до конца. Во всем мире — она одна.

Страсть рвалась наружу из-за ограды его стойкости. Схватить Эсменет в объятия, обнять, затем нежно поцеловать веснушки на ее носу...

Вместо этого он пошел вперед, найдя некое удовлетворение в том, что она покорно пошла следом за ним.

— Он говорил,— продолжал Ахкеймион, выкашливая горечь, делавшую его голос хриплым.— Он говорил, что у меня не осталось надежды на прощение. И теперь он не может остановиться.

Эсменет была сбита с толку.

— Но ведь это закончилось много месяцев назад! Ахкеймион поднял глаза к небу, увидел в небе мерцающий над

северными холмами Круг Рогов — древнее куниюрское созвездие, не известное астрологам Трех Морей.

— Подумай о душе как о сети бесчисленных рек. Напевы Принуждения заболачивают старые берега, смывают дамбы, прорезают новые каналы. Иногда наводнение отступает, и все возвращается в прежнее русло. А иногда нет.

Четыре шага в молчании и тьме. Когда Эсменет ответила, в ее голосе звучал искренний ужас.

— Ты имеешь в виду...— Ее брови поднялись в горестном изумлении.— Ты имеешь в виду, что прежний Ксин, которого мы знали, мертв?

Такая мысль никогда не приходила в голову Ахкеймиону, хотя и была очевидной.

— Я не уверен. Я не уверен в том, что говорю.

Он повернулся к ней, потянулся к ее запретной руке. Она не сопротивлялась. Он пытался что-то сказать, но его челюсть просто двигалась взад-вперед, словно что-то иное, глубже легких, требовало воздуха. Он притянул Эсменет к себе, изумляясь тому, какая она легкая — как прежде.

И тут на них нахлынуло старое чувство, скреплявшее их, как сжатые руки. Он прильнул к ее губам, погрузился в ее запах. Он охватил ее трепещущее тело.

Они поцеловались.

Затем Эсменет стала вырываться, осыпая ударами его лицо и плечи.

Он отпустил ее, пораженный такой яростью, пылом и ужасом.

— Н-нет! — шипела Эсменет, колотя по воздуху, словно отбивалась от самой мысли о нем.

— Я мечтал убить его! — воскликнул Ахкеймион.— Убить Келлхуса! Мне снилось, что весь мир горит и я радуюсь, Эсми! Я радуюсь! Весь мир горит, и я ликую от любви к тебе!

Она смотрела на него огромными непонимающими глазами. Все его существо молило ее:

— Ты любишь меня, Эсми? Я должен знать!

— Акка...

— Ты меня любишь?

— Он знает меня! Он знает меня, как никто другой!

И внезапно Ахкеймион понял. Все оказалось таким ясным! Все это горестное время, заполненное мыслями о том, что он ничего не может ей дать, ничего не может положить к ее алтарю...

— Это безумие! — вскричала она.— Довольно, Акка. Довольно! Этого не может быть.

— Прошу, послушай. Ты должна выслушать меня! Он знает каждого, Эсми. Всех!

И Эсменет — лишь одна из всех. Неужели она не видит? Ситуация развернулась перед ним, как отброшенный свиток. Любовь требует невежества. Как свече, ей нужна темнота для того, чтобы гореть ярко.

— Он знает всех!

Его губы еще чувствовали ее вкус. Горький, как слезы, смывающие краску с лица.

— Да,— ответила Эсменет, отступая назад шаг за шагом.— И он любит меня!

Ахкеймион отвел взгляд, чтобы собраться с мыслями, перевести дух. Он понимал: когда он поднимет глаза, Эсменет уже исчез-

нет, но почему-то забыл об остальных — об айнрити, бродивших вокруг. Более дюжины воинов стояли у костров, как часовые, и тупо пялились на Ахкеймиона и Эсменет. Он подумал, что легко может уничтожить этих людей, сжечь их плоть, и ответил на их потрясенное любопытство своим всезнающим взором. Все до единого отвернулись.

Той ночью он в бешенстве пинал и колотил покрытую циновками землю. Ругал себя за глупость до самого рассвета. Все его аргументы опрокинуты. Все обоснования поруганы. Но у любви нет логики.

Как и у сна.

Когда он в следующий раз увидел Эсменет, выражение ее лица ничем не напоминало о том разговоре, разве что взгляд казался особенно непроницаемым. Да, прошлая встреча была безумием. После нее Ахкеймион ждал, что воины Сотни Столпов явятся к нему с обвинением. Впервые он ощутил всю тяжесть своего положения. Он потерял Эсменет не из-за одного человека, а из-за создания нового народа. Не будет ни враждебности, ни вспышек ревности — только официальные лица, бесстрастно передающие приказы в ночи.

Как в те дни, когда он был шпионом.

Ахкеймион не удивился тому, что за ним никто не пришел. Как и тому, что Келлхус не проронил ни слова, хотя наверняка все знал. Он слишком нужен Воину-Пророку — это объяснение казалось самым горьким. И другая горечь: Ахкеймион осознавал, что слишком страдает от самого их соперничества.

Как человек может любить своего палача? Ахкеймион не понимал, но все равно любил. Любил их обоих.