Падший

Полагаю, для вампира этот момент очевиден. Однако я не хочу, чтобы меня судили за то, что я потерял свою человечность, как не хочу, чтобы меня судили и за то, что каждый день я ношу множество масок. Маску послушного сына. Великодушного брата. Хладнокровного лидера. Жаждущего мести вампира. Потерянной души. Забытого любовника.

Проблема с ношением такого количества масок в том, что в конце концов ты забываешь, какие из них настоящие.

Я бы предпочел, чтобы меня определяли поступки, которые я должен был бы совершить. Слова, которые должен был бы сказать. Мгновения, которые мне следовало ценить. Люди, чьи жизни мне следовало бы защищать.

Мне следовало уйти с того ринга на болоте две недели назад, как следовало развернуться и уйти в тот самый момент, как я увидел Селину на другой стороне улицы Руаяль.

Но мне хотелось быть рядом с ней, пусть даже на расстоянии.

Я узнал Селину в тот самый момент, как на тротуаре промелькнуло ее ярко-красное платье. В ту ночь несколько месяцев назад, когда я увидел ее в первый раз, я вспомнил строки стихотворения, которое часто повторял Бун, наблюдая за полной луной:

«Она идет во всей красе…»[64]

В тот момент я нашел эту мысль глупой. Нелепо ведь думать о поэзии, когда встречаешь милое личико. Поэзия – вымысел для глупцов. А я не глупец.

Теперь же я думаю о том стихотворении довольно часто. Валяясь в бреду после жуткого поединка с Камбионом на болоте, я тоже думал о нем, и последние две фразы крутились в моей голове, как бесконечный припев:

«И если счастье подарит,То самой щедрою рукой!»

Я не счастлив, и уж точно не щедр, и неважно, как сильно мне бы хотелось таким быть. Подобные размышления – удел смертных, но никак не демонов. Когда я остаюсь наедине с собой, то до сих пор ощущаю черный яд, оставленный когтями Камбиона, который горит под кожей, словно огонь. Человека такой яд убил бы за считаные секунды. Быть может, я должен быть благодарен судьбе, что после схватки всего лишь оказался парализованным на один вечер.

Джей берет меня за левую руку, его хватка – как железные тиски.

– Бастьян, – теперь его голос звучит как предостережение.

Я знаю, что он тоже видел Селину, шагающую нам навстречу по противоположной стороне улицы: она, ни о чем не подозревая, держала под руку моего друга детства, Майкла Гримальди.

Бун, сопровождающий нас, тоже подходит ближе, ухмыляясь, как акула. Его глаза блестят опасным блеском.

– Давайте лучше сходим на Джексон-сквер и попугаем простофиль-туристов, которые играют в «кошку священника»[65], – он легонько толкает меня в плечо. – Подобные убийственные взгляды там будут как раз кстати.

Я отмахиваюсь от них обоих, по-прежнему не в силах оторвать взгляд от приближающейся к нам парочки.

Джей делает одно резкое движение и внезапно вырастает у меня на пути, загораживая дорогу.

– Если ты не уйдешь, мне придется заставить тебя силой, Бастьян.

– Попробуй, – шепчу я, с вызовом делая шаг ему навстречу. – Ибо полагаю, я заслужил хотя бы этот момент истины, – повторяю я слова Одетты, сказанные в первую ночь моего обращения.

Еще один момент. А потом еще один. От моей жизни не осталось ничего, кроме этих тайных моментов.

Бун подходит к нам.

– Если Бастьян будет держаться в тени, – говорит он, – то я не вижу ничего плохого в том, чтобы он понаблюдал за ней издалека.

Джей сердито косится на него. Я пользуюсь моментом и шмыгаю в переулок между двумя зданиями. Когда Джей и Бун спешат следом, я опускаю шляпу ниже на глаза и продолжаю наблюдать, как Селина и Майкл идут по улице Руаяль.

Поначалу я чувствую вовсе не злость. Нет, это особый вид боли, скорее, своего рода одинокая боль. Боль, приправленная жестокой иронией. Много лет тому назад на балу я украл поцелуй у девчонки, которая нравилась Майклу. Что ж, полагаю, я заслуживаю того, чтобы теперь стоять и беспомощно наблюдать за тем, как он крадет сердце той единственной, кого я любил.

Майкл разговаривает с Селиной так, словно они двое знают какой-то секрет. В ответ она улыбается, и даже издалека я вижу, как его взгляд загорается от этой улыбки. Он склоняется к ней ближе, и демоническая часть меня бунтует, требуя разрешения разорвать его на части, как старый плащ, кусок за куском. Тот самый демон, который почти что убил Камбиона на болоте. Тот самый, которого мой дядя хочет контролировать, и ему все равно, что я желаю раз и навсегда избавиться от этого монстра, который поселился в том месте, где когда-то была моя душа.

Пальцы Майкла дергаются, когда он пытается справиться с невысказанной эмоцией.

Лишь глупец стал бы отрицать очевидное.

Майкл Гримальди влюбился в Селину Руссо. Это видно по каждому слову, которое он произносит; по каждому взгляду, который он бросает в ее сторону; по наклону его головы.

Я проглатываю свой гнев, но сухожилия в моих костяшках все равно напряжены.

Несмотря на то что я создан из ненависти, мне нельзя давать ей волю.