Палач. Да прольется кровь

С тех пор я будто блуждаю во мраке. Вино, ложные друзья – все это губит меня больше и больше. Единственно, чего я желаю, – забыться, достичь благодетельного забытья, в котором ужасные воспоминания больше не будут меня тревожить. И все эти годы я неотступно следил за Анриеттой де Тизан, так как, предавая тело брата земле, поклялся, что она непременно заплатит за свой непростительный поступок.

Она ужасно боялась, она страдала, а я забавлялся этим, когда моя плетка прогуливалась по ее спине. Это были вовсе не те нежные поглаживания, которые она наносила себе сама, чтобы успокоить совесть. Неужели она и в самом деле полагала, будто эти обеты обелят ее в моих глазах? Я собирался выпустить из погреба эту ядовитую змею, эту нечестивую монахиню после того, как сам получу с нее этот штраф, после того как она заплатит мне свой долг чести. Но ее кощунственные уста изрыгнули:

– Она его не получит! Она не будет с Николя! Она что же, думала, что украдет его у меня; что всегда будет получать все, что пожелает? Я всегда ее ненавидела. Я ненавижу ее сейчас, она мне омерзительна! Если б она осталась жить, это было бы так несправедливо! Это было такое невыразимое облегчение, когда ее тело под водой вдруг обмякло в моих руках… Если Господь позволил этому свершиться, значит, я в этом не виновна.

Я привез труп этого чудовища в женском облике к аббатству, дабы все знали, что она издохла, и чтобы некоторые поняли почему. Когда я бросил ее тело на спину ее иноходцу, то упал на колени и сам испытал невыразимое облегчение.

Я признаюсь в убийстве Анриетты де Тизан и не испытываю от содеянного никаких угрызений совести. Я не совсем уверен, но мне кажется, что мадам де Тизан, которая обожала Гермиону, смогла понемногу распутать это ужасное дело и что страдания приблизили ее конец.

Я ни о чем не сожалею. Моя душа наконец успокоилась, и скоро я соединюсь с теми, кого люблю.

Тяжело дыша, Тизан медленно встал, держась за край стола. Опасаясь, как бы тот не набросился на Сильвин, Ардуин Венель-младший приготовился вмешаться. Но вместо этого помощник бальи внимательно посмотрел на мнимую нищенку и объявил замогильным голосом:

– Мадам, почему я должен быть уверен, что услышанное мною сейчас есть правда? Тем более такое убийственное разоблачение… Я не знаю… я не могу… я совсем растерян. Венель, я пойду немного проветриться; у меня кружится голова, а ноги ослабели. У меня болит сердце. Вернее всего будет сказать: прощайте, мадам.

Он вышел, и никто не проронил ни звука. Ардуин одним глотком осушил свой стакан и, не спрашивая позволения, налил себе еще. Сильвин поступила точно так же, а затем вытерла рот рукой и снова заговорила, проглотив слезы:

– Я постучала в дверь усадьбы. Луи не отвечал. Я позаимствовала его лошадь, как иногда делала, и последовала за вами. Ни одного мгновения я не думала, что он может свести счеты с жизнью. Не думала, пока не прочитала это письмо.

Топот мчащейся галопом лошади удивил мэтра Правосудие Мортаня. Де Тизан удалился так поспешно, что это более походило на бегство.

– Расскажите мне о прибытии сюда Анриетты в тот день, когда она собирала пожертвования. Вы зарезали гуся во время поста…