Палачи и придурки

Странно, не оказалось на двери знакомой латунной таблички с выгравированной на ней залихватской надписью: «Доктор Ниязов А. И.» — маленькой слабостью Анвара Ибрагимовича, над которой добродушно подсмеивались в клинике и в Мединституте. «Не ошибся ли этажом?» — подумал Всеволод Петрович, заглянул в лестничный пролет и сосчитал этажи — все правильно. Пригляделся к двери внимательней и обнаружил на крашеной ее поверхности более светлый квадратик и две дырочки от шурупов. Ага, здесь и была привинчена табличка, и зачем-то ее сняли. Не к добру, не к добру — дрогнуло сердце, и рука, протянувшаяся к звонку, заколебалась, задержалась в воздухе. А‑а, да пусть! — и надавил белую кнопку и прислушался. Тихо было за дверью. Ну конечно, надо было позвонить предварительно по телефону. Почему же не позвонил? Сам себя спросил Всеволод Петрович и удивился: действительно, почему? Почему нагрянул незваным гостем? И тут же из глубины его выползла мыслишка: а потому, что боялся, оттого и не позвонил! боялся, что откажут под каким-нибудь невинным предлогом — ведь по телефону легче отказать, чем с глазу на глаз.

Осторожные шаги послышались за дверью, и голос Анвара Ибрагимовича спросил:

— Кто там?

— Это я, — с трудом выговорил Всеволод Петрович.

Несколько томительно-долгих, проклятых мгновений пролетело, прежде чем щелкнул замок и дверь открылась.

— Вы?! — выпучил Анвар Ибрагимович гуталиновые глаза и быстро увлек, почти втянул профессора в квартиру за руку. Показалось даже, что прежде чем захлопнуть дверь, выглянул на лестницу и прислушался. — Вас отпустили? — в полумраке прихожей обдал он Всеволода Петровича страстным, заговорщическим шепотом. — Совсем?

— Отпустили, — горько покивал Всеволод Петрович, — ведь не думаете же вы, что я сбежал? Что в наше время вообще возможно сбежать из тюрьмы?

— Нет-нет, что вы, Учитель! А если бы даже и сбежали! — задиристо прошептал Анвар Ибрагимович. — В этом доме... — он ткнул в пол указательным пальцем, — всегда!

— Верю, верю, дорогой вы мой, и спасибо. Но пока что не требуется.

И все же, несмотря на свою задиристость и решительность, провел доцент Всеволода Петровича в кабинет, как делового посетителя, а не в гостиную, как если бы был профессор дорогим и желанным гостем.

— Там у супруги... — махнул он рукой и поморщился, подчеркивая никчемность, пустячность женских каких-то дел, и плотно прикрыл дверь кабинета.

Всеволод Петрович шагнул и остановился в замешательстве: все пространство на полу и на столе загромождено было снятыми со стеллажей книгами и картонными коробками из-под импортного вина, куда книги складывались, упаковывались.

— Вы переезжаете? — спросил он. — На новую квартиру?

— Э-э..., — замялся Анвар Ибрагимович, — не совсем... Тут, видите ли, нечто вроде ревизии. Попутно, так сказать... он почесал в затылке, крякнул. — Эх, ладно! Дело в том, Учитель, что ни на какую квартиру я не переезжаю, а уезжаю совсем из Благова. На Урал, там предлагают мне заведовать кафедрой. Но, клянусь аллахом, Учитель, если скажете: не езжай — никуда не поеду!

— Вот как! — сразу сник Всеволод Петрович. — Что ж, рад за вас.

— Не поеду! — с силой хлопнул себя в упругую грудь Анвар Ибрагимович. — Ну их к черту с их кафедрой! Я ведь почему согласился: думал вас того... не увижу больше. А тут звонок из обкома...

— Из обкома?

— Представьте! Я никого ни о чем не просил...

«Так-так, — Всеволод Петрович прикрыл глаза, почувствовал страшную в голове боль. — Вот оно, продолжение подлости!»

— Вам плохо, Учитель? Садитесь, садитесь вот сюда, — Анвар Ибрагимович смахнул со стула стопку книг и усадил профессора. — Все, никуда не еду! — он стал хватать со стола книги и запихивать их обратно на стеллажи. Попадавшиеся под ноги пустые коробки пинал, сгонял в угол.

— Отчего же не ехать! — тихо сказал Всеволод Петрович. — По-моему, вам обязательно надо ехать. Это прекрасный шанс, и вы должны им воспользоваться.

— А вот им! — доцент энергично выставил в сторону окна увесистый, мясистый кукиш. — Я принципиального согласия еще не давал! Сейчас звоню Феликсу, Ганину с Ребусовым! Мы вас, Учитель, не оставим!

«Принципиального согласия не давал, а латунную табличку с двери уже отвинтил!» — горько подумал профессор.

— Не надо никому звонить. Вы ведь еще ничего не знаете. Видите ли, арестовали меня по доносу Феликса Яковлевича, а Ганин и Ребусов под этим доносом подписались. Так что сами понимаете...

— Ка-ак?! — подскочил Анвар Ибрагимович. — Феликс написал? Луппов? Не может быть!

— Может. Я сам видел этот донос и его подпись. Мне следователь показывал.

— Да я его! Да я их!..

— Ничего не нужно. Уезжайте, пока есть такая возможность, потому что завтра ее может не быть. Возможно там, на Урале, сможете протолкнуть наши идеи. И я помогу, если, конечно... Не исключено, что когда-нибудь я приду к вам в лагерном бушлате, в сапогах и постучу в дверь...

— Учитель! — воздел руки к небу Анвар Ибрагимович, и слезы чуть не брызнули из его глаз.