Вдруг тонко, не обычным своим деловым звоном звякнул телефон, как будто со сна, как будто приснился ему страшный сон. Звякнул и умолк. Встрепенулся Всеволод Петрович, посмотрел на телефон с жадностью: вот откуда мог был прийти к нему добрый знак, знак внимания, доказывающий, что он где-то кому-то нужен, мог бы позвонить кто-нибудь из приятелей, сказать ободряющие слова. Глядел он на телефон с горькой гримасой и молил: позвони! позвони! Боже ж мой! Да хоть бы тот позвонил — заманивающий из космоса пальцем, произнес бы те же слова: ну же! ну же! Однако молчал телефон.
В разочаровании отвернулся от него Всеволод Петрович, и в этот момент залился телефон отчаянным авральным звоном. От неожиданности подскочил профессор, схватил трубку, но из дрожащих, непослушных рук трубка выскользнула, покатилась по столу, докатилась до края и повисла на упругом спиральном проводе. Он поймал ее, поднес к уху и произнес с остановившимся сердцем:
— Алло!
— Будьте добры Всеволода Петровича, — сказал далекий-далекий голос — вроде бы как неземной, и на мгновение показалось профессору, что мольбу его услышали в космосе и вот звонят, приглашают.
— Слушаю!
— Всеволод Петрович? Приветствую! Это я, Веня!
— Веня? — с такой жадностью ожидал он чего-нибудь необычного, сверхъестественного от этого звонка, что не сразу сообразил. — А‑а, Веня!
— Я из Москвы! — кричал Веня, и голос его был ликующий, победительный. — Утренним рейсом вылетаю в Благов! Сами понимаете, по телефону не могу всего сказать, но... Но одно могу сказать: нас можно поздравить!
— Поздравить? Вы имеете в виду...
— Да-да, статья сдана в набор и завтра появится. Это будет бомба, уверяю вас! Кстати, собирайте чемодан, вам, по всей вероятности, предстоит небольшое путешествие!
— Куда?
— В Москву. Имеются сведения, что вас вызовут!
— Кто вызовет?
— А вот это уже лишний вопрос!
— Но у меня подписка! Я не имею права никуда выезжать!
— Чудак человек! Вас вызовут из такого места, где наплевать на вашу подписку! Но все, все, кончаю разговор! К обеду буду у вас и дам полный отчет!
— Вы бы все же разъяснили толком!
— Все, все, завтра! До свидания! — и положил Веня в Москве трубку.
А в Благове Всеволод Петрович взволнованно заходил по кабинету — вдруг сделалось ему жарко, и он распахнул халат, халат японский, шелковый, струящийся, поблескивающий тускло в звездном свете загадочными восточными письменами, подставил свое бледное тело совсем одуревшей от любовного томления ночи, и ночь обняла его. Ох, Веня, Веня! Не объяснил ничего! Жди теперь целую вечность!
Едва кончилась эта томительная ночь, Антон Брониславович растолкал храпящего на телеге Петровича. Крепко тот спал, свернувшись калачиком, обняв во сне бронзовые сапоги вождя, словно умолял его, просил пощады. «Картинка!» — раздраженно усмехнулся Антон Брониславович. — Навалилась вот на мою голову напасть!»
— Дрыхнешь! — напустился он на продравшего очи Петровича. — А Буланой, небось, не поен, не кормлен!
— Дак... не сдохнет, куда денется! — сказал Петрович и высморкался, деликатно отвернувшись от начальства. — Напоим да и накормим!
— Давай мигом! И побольше Буланому овса подсыпь, дорога дальняя предстоит.
Петрович натянул на свалявшиеся как валенок волосы свой треух и заканючил:
— Ага! Скотину накорми, напои, а что у человека со вчерашнего дня и маковой росинки во рту не было, вам и дела мало! Вам скотина дороже людей!
— Ишь ты, как заговорил! — уставился на него Антон Брониславович. — Еще один борец за права человека выискался!
— А чо ж! Туда-сюда, туда-сюда, как проклятый! И никаких обедов!
— Ладно, зайди в контору, как Буланого накормишь.
Петрович просветлел и оживленно побежал в сарай за ведром и торбой. Антон Брониславович оглядел свое хозяйство: рано еще было, еще не явились спортивного вида молодые люди в джинсовых рабочих костюмах и только-только в дымном мо́роке проявились тени первых искателей помоечного счастья. Он с отвращением вдохнул пропитанный гнилью и гарью воздух, брезгливо сморщился и пошел в контору. «Эх, Антон, Антон! — сокрушенно покачал головой, присаживаясь на край стола и снимая телефонную трубку. — А ведь достоин ты большего, чем это мусорное изобилие!» После третьего гудка ответил в трубке осторожный голос.
— Я вас от души приветствую, Серафим Порфирьевич! — бодренько сказал Антон Брониславович. Привет алхимикам двадцатого века!
— Ш-ш! — зашипел в трубку Серафим Порфирьевич, начальник некоего цеха художественной обработки металлов. — Ты что ли, Антон? Ты чего, аки тать, в рань такую трезвонишь!
— Так ведь, Серафим Порфирьевич, кто рано встает... тому... сами понимаете!
— Понимаю. У тебя дело ко мне?
— Наиважнейшее!
— Ну-ну?
— Зная вашу удивительную способность превращать какой-нибудь захудалый цветмет в золотую монету...
— Ты спятил, Антон! Чего это ты там городишь!
— ...хочу предложить вам несколько пудов первоклассной бронзы.
— Ну-ну?
— По самой сходной цене. По цене, какую сами назначите.
— Ой ли? Знаю и я вас, знаю, как облупленных, и предвижу подвох!
— Вы меня с кем-то путаете!
— М‑м, ну привози. Привози, посмотрим.