Палачи и придурки

Положил трубку Антон Брониславович и с сомнением посмотрел на телефон, словно через телефонный провод хотел взглянуть в глаза далекому Серафиму Порфирьевичу, а через них в его неуловимую душу. «Скользок, стервец!» — вздохнул он, начертил несколько слов на бумажке и вынес ее уже запрягавшему Буланого Петровичу.

— Вот тебе адрес, да смотри с Идолищем больше не возвращайся!

Хмуро уселся на телегу Петрович, поерзал, умащиваясь поудобней, махнул кнутом:

— Н-но-о!

Дернул Буланой и пошагал привычной дорогой, и к обеду дошагал до города, до главной улицы. А надо заметить, что в Благове все дороги вели через эту улицу. Здесь его и увидел проезжавший на такси из аэропорта Веня.

От изумления чуть не вывалился Веня из машины.

— Эй-эй! — закричал он, высовываясь в окно. — Куда?

Но пролетело такси мимо, обдало бронзового идола вонючими выхлопными газами, немало их досталось и на долю Петровича с Буланым — шибануло в нос, помутило сознание. Буланой остановился, задрал голову и громко, на всю главную улицу чихнул — раз, другой, третий. Расчихался и Петрович — и так стояли они в самом центре города Благова и чихали, а когда прочихались, умчалось уже такси с изумленным Веней.

— Что такое! — пожал Веня плечами. — Куда его, шеф, не знаешь?

— Кто его разберет! — шофер оглянулся и понизил голос. — Разное говорят. Одни говорят в переплавку, а другие наоборот, будто бы обратно, на старое место, на пьедестал. Разделились в городе мнения, кипят страсти. Боюсь, как бы не набили друг другу морды.

— Даже так? Даже до мордобоя? Дела‑а! А что, может и гражданская война начаться?

— А и все может быть! Времечко ой-ей! — какое!

— Это верно. Лихое времечко.

Открыл дверь Вене Георгий Николаевич — совершенно трезвый, в выстиранном халате поверх белоснежной сорочки. На груди барином разлегся отлично повязанный галстук, из-под халата ломаной линией стекали стрелки серых домашних брюк. Пахло вроде бы даже французским одеколоном.

— Ого! — изумленно изогнутую, приподнятую изумленно еще в такси бровь Веня так и не опускал и тут вот изгиб этот ему пригодился, — Да ты, Георгий, щеголем! Здравствуй! Профессор дома? Я, собственно, к нему, но и для тебя кое-что имеется! — он выхватил из кожаной через плечо сумки серебристой рыбой блеснувшую бутылку водки. — В холодильник ее, стерву, заморозить! Пока мы с профессором дела обговорим....

— Ни-ни-ни! — загородился от него обеими руками Георгий Николаевич, несчастными глазами в то же время глядя на бутылку. — Ни в коем случае! Завязал, завязал, работаю!

«Что за народ! — крутанулась у него в голове мысль. — Стоит только завязать, как тут же и прут с бутылками! А когда жажда мучила, тогда никого не было!»

— Завязал? И правильно! Хвалю! Ну ее к богу в рай! — Веня ловко пустил бутылку обратно в сумку, и она стыдливо канула в ее кожаное небытие. — Но скажи, так просто взял и завязал? Своей собственной волей?

— Н‑не совсем. Хожу на сеансы к экстрасенсу.

— Что ж, желаю успехов! И — так держать, не поддаваться! Оно ведь и действительно, глупость — пьянство-то!

— Надо работать, — сказал Георгий Николаевич, который никак не мог оторвать взгляда от сумки...

В этот момент Всеволод Петрович вышел из кабинета и несколько суетливо, волнуясь, пожал Вене руку.

— Я ждал вас.

— И вот я — тут, как тут! — они прошли в кабинет, и Веня из той же сумки достал газету, развернул и сунул профессору. — Читайте! Учите, если хотите, наизусть! Это не статья, а эссе, ода! То-то почесываются сейчас в вашем министерстве!

Статья в центральной газете называлась «Туман над городом Благовым» и занимала чуть ли не всю страницу. Всеволод Петрович повертел газету в руках и отложил в сторону.

— Я потом прочту.

— Резонно. В тиши, в одиночестве — резонно. Итак, профессор, как я уже доложил вам по телефону, собирайте чемодан. Там уже завертелось колесо — такие люди о вас хлопочут, на таком уровне — ого-го! Комиссия чуть ли не ЦК собирается к вам в Благов! И, само собой, из Прокуратуры СССР.

— Неужели в нашем государстве таких трудов стоит доказать, что человек невиновен?

— Э-э, бросьте вы! Виновен — не виновен, все это детский лепет. Относительно все это. Любому школьнику, любому новобранцу в армии известно: не за то бьют, что совершил проступок, а за то, что попался. Это стало уже нормой нашей жизни. Вы не виновны, пока не попали на глаза жестокому, многоголовому Дракону, называемому Системой, пока она не распахнула на вас свою пасть. А вот тут уж берегитесь! Стало быть, задача человека в том и состоит, чтобы прожить жизнь и увильнуть от Системы, просочиться меж глав ее законов, параграфов, статей, указов, директив, постановлений, приказов, разъяснений, положений и прочая и прочая! И умереть достойно, незапятнанно.

— Но ведь есть еще и суд совести!

— Суд совести! — хохотнул Веня. — Ну ладно, ну согласен — есть что-то там такое, во всяком случае, должно быть. Но ведь совесть — это от Бога. А Бога у нас отменили, специальным декретом отменили — нет его! А значит, и совесть вроде как бы необязательна. Вот так!

* * *