Палата Гром (СИ)

   И тут случилось необъяснимое: Маккиавели открыл глаза, поглядел на старика мутноватым взглядом, даже попытался улыбнуться.

   - Влад...

   По стеклу поползли тонкие тёмные трещины. Вот и всё. Вот и он не смог. А казалось, что проще - обмануть этого тупицу охранника! Ещё одна бутылка достигла цели. На виске расцвёл тонкий витиеватый цветок.

   Язык не хотел его слушаться. Колин говорил так мало, что постепенно нужные ему слова стали его оставлять.

   - Да, Влад, - Колин связал свои слова в непрочную вязанку, и наконец-то с его губ слетела разгоревшаяся улыбка, - мне действительно было за что оторвать яйца.

   Что за скрип в груди? Сразу и не поймёшь. Ещё, ещё громче - неужели в нём осталось столько сил? Вроде бы вся жизнь была уже выкрикнута в том предупредительном зове.

   "Интересно, что-нибудь думает бутылка, прежде чем расколоться навсегда?" - успел ещё подумать Колин.

   А потом он умер.

   Глава первая. Рождение планеты

   С самого рождения Колин ощущал холод. Холод роддома, забиравшийся в пелёнки и норовивший украсть у него детство, отправить прямым ходом на небеса без тупых промежуточных станций приспособления. С самого рождения нужно было самому себя согревать, потому что тогда, впервые оторванный от матери, он набрал в свои лёгкие много холодного воздуха.

   Когда роддом сносили, мальчик приходил смотреть. Он не свистел и не улюлюкал, как многие мальчишки, которые, может, тоже родились здесь. Хороших слов тоже не находилось, просто было непонятное и странное ощущение, что скоро вместо низенького двухэтажного здания поднимется офисный центр и сметёт всех, кто мог бы ещё родиться здесь. В левом виске запульсировала внезапная боль, словно наглый воробышек вцепился ему в мозг.

   - Ты что-то чувствуешь? - спросила Оки. Она как всегда была с ним, упрямая маленькая женщина, вывалившая на своё лицо целое ведро косметики.

   Казалось, здание дрожало от пронизывающего ветра, пыталось укрыться за его взрослой тысячелетней спиной.

   - Нет, - ответил он, - уже ничего.

   Собрать семейный совет оказалось делом нелёгким: ему пришлось звонить на десятки несуществующих номеров. Родичи сменили сим карты, переехали на новые квартиры, завели новые семьи, а он и не знал. Да и зачем ему, ведь не случись беды, он никогда бы не дал знать о себе. Но сейчас ничего другого в голову не приходило. Его матери необходима была операция. Когда мальчик узнал сумму, ничего в нём не изменилось, ни один мускул не дрогнул, никакого намёка на отчаяние не было. Колин и раньше держал в руках деньги редко, потому даже пятьсот рублей для него были незнакомой бумажкой - он не знал даже города, который был изображён на ней. И вот теперь врачи требуют с него денег, хотя больница, в которой лежит мать вовсе не частная. Просто время товарищества и братства прошло.

   - Они ведь говорят, что операция может и не помочь? - пробубнил дядя Виталя, толстый неповоротливый, опрокидывающий в себя уже третью чашку чая. - Тогда выходит, мы даром отдадим деньги, а результат будет тот же.

   - Нужно разобраться, - сказал дядя Петя, тонкий и проницательный. - Хорошенько переговорить с врачами, они ведь лучше нас смыслят в медицине.

   Тут дяде показалось, что он сказал что-то очень оригинальное, и засмеялся, но Виталя непонимающим взглядом уставился на брата, и противный булькающий смех дяди Пети затих.

   Колин понимал, что они ничего делать не будут. Завалят бесполезными советами и разойдутся, радуясь, что совершили благие дела.

   - Разберусь сам, - тихо, но внятно произнёс он, - проваливайте.

   Ему казалось, что никто не может понять его, но эти слова все услышали и втайне обрадовались, так как теперь был повод уйти из дома, в который пришла беда, не испытывая угрызений совести. "Ну, раз так, то так", - проговорил, тяжело поднимаясь с места, дядя Виталя, жалея, что не попробовал печенье, которое лежало на дальнем от него крае стола. "Звони, если будут новости", - откликнулся и дядя Петя, усмехнувшись. Колин ничего не ответил, не стал вымаливать помощь. Зря он позвал их. Боль в виске не утихала, но мальчик старался не обращать на неё внимания. Ничего, ничего, ерунда. Просто сегодня сломали стены дома, в котором он родился. Завтра уже будет легче. Только бы не заплутать потом в развалинах.

   Он давно не мог говорить, сухой разбухший язык бесполезно шевелился во рту, нащупывал дыры на месте зубов, пугал Влада своей чернотой. Наконец, пришёл очередной из серых пустых дней, и Колина унесли в изолятор. Тяжёлые беззвучные санитары, от которых не дождаться было даже дыхания. Коринец понимал, что это расставание навсегда и завыл, тоненько, трусливо, боясь, чтоб не заметили санитары.

   Вечером он решился собрать остальных. Всем не хватило бы места в их с Колином каморке, где и дышать сейчас было тесно. Потому Влад вышел к ним, дрожащий, дёргающийся, за день постаревший лет на двадцать.

   - Мы ничего не можем сделать, - пожал плечами Ретли, выслушав его растрёпанные фразы, - мы ведь здесь пленники.

   - Может, там ему будет лучше, - всхлипнула Натка, - они ведь врачи и лучше знают...