- Ты всё ещё в это веришь? - насмешливо произнёс Донован, не отрываясь от своих записей, - Ну точно дура.
Поднялся гундёж, но какой-то ленивый, ничего не значащий, необязательный. Лишь неизвестный, имени которого никто так и не потрудился узнать, молчал, и Влад понял, что тот затевает какую-то штуку. А что если... и об этом стоило сообщить? Страх одолел его, сразу возникло желание рассказать кому-то, поделиться подозрениями. Но каморка была пуста, дыхание Колина оставило её.
Спать одному было невыносимо. В его закуток не проникало ни лучика света, темнота убивала сон. Из палаты не доносилось ни звука, ну пошевелитесь хоть кто-нибудь! Пусть скрипнет чья-то чужая кровать, послышится шёпот, кто-нибудь задрожит, и он успокоится. Почему Ретли не спит с Лизой - он бы послушал их тайную возню, попускал слюни. Темнота во Владе росла, теперь некому было её сдерживать. "Надо попросить, чтоб связали меня", - прозвенел в нём последний огонёк разума, но тут же погас. Он в другой комнате, его всё равно никто не услышит. Спят мёртвым сном, ублюдки, надо бы напомнить о себе. Ничего острого и тяжёлого в палате, разумеется, не водилось, но чего ему стоит попросить нож у доброго доктора Горавски. Тот тоже ненавидит всех остальных, так пусть поможет ему решить всё в один день. Незачем больше лечить этих бунтовщиков, всё равно они, даже напичканные таблетками до умопомешательства, окажутся прежними и предадут при первой возможности.
Второй раз за сегодня он вышел к ним. Лунный свет, пробиваясь в палату, обнаруживал неуверенного шатающегося человечка, боящегося выдохнуть, чтоб ненароком не разбудить всех. Иначе они с ним разделаются, точно. Свяжут да ещё и попросят Натку последить - погладь его по головке, милая. А потом придёт Горавски и сдерёт с него кожу, как и обещал. Вы не выполняете уговор. С Вами придётся расстаться... Нет, нет, не сегодня. Сегодня он останется цел.
Палата казалась бесконечной, Влад и не обращал внимания днём на то, сколько коек здесь. Вот одна встала у него на дороге, и в слабом серебристом свете Владу показалось, будто она сама отодвинулась от стены. На несколько сантиметров, не больше. Неужели Колин был прав? Нет, всё ерунда. Рассказать Горавски, он объяснит. Вот она фанерная перегородка. Легонько задел её рукой и тут же раздался омерзительный хруст: Жасмин-Бурдынчик захлопнул измазанные краской челюсти. Серебристая дорожка задрожала и поспешила к окну. Коринец, уже не таясь, кинулся к двери. Ха, ха, не поймали, никто его не схватил. Может, от чародейств Бурдынчика или дрожащего лунного света волосы Влада казались седыми.
Он сжигал паспорта. Измятые книжицы в дешёвых корочках. Иногда случайно обнаруживал вырванные страницы с регистрацией и семейным положением, кое-как подклеенные скотчем, они как оборванные лепестки сами летели к его ногам. Маус-хилл, эта провонявшая коробка металлолома, остался внизу за рощицей. Сейчас он засветится странным неопределённым светом, постарается удержать в себе что-то живое и тёплое, но потом выпустит ставшее тяжёлым и неподатливым весеннее солнце.
Колин затушил огонь, затоптал дрожащие угли. Потом вернулся в подвальное тесное помещение торгового центра, где располагался пункт выдачи займов. Влезали в комнатушку только два стула да стол, на котором пылились две стопки паспортов. Пришёл хозяин, коротенький хмурый, ему не приходилось наклонять голову в подвальном коридорчике, и Колин втайне завидовал его низкому росту.
- Эти можно сжигать, - коротышка кивнул на меньшую стопку, - они уже не расплатятся.
Всё было понятно. Заучено на зубок и не нуждалось в комментариях. Но он почему-то спросил:
- Маус-хилл же был построен на месте деревни? - голос его дрожал, тонкая фигура напряглась, - Её спалили, и где теперь те, кто жил здесь?
- Ты задаёшь много лишних вопросов, - поморщился хозяин, - скоро открываемся, иди, делай своё дело.
Колину осталось лишь вздохнуть и коротким кивком завершить беседу. Он удивлялся тому, сколько людей идёт в эту тесную ссудную лавку. И охота сгибаться в три погибели, чтоб сюда протиснуться! Сам он не видел ни одного такого человека, в часы приёма его отправляли устроить костерок. Хозяин не хотел держать в конторе чересчур много документов, а мусорке не доверял. "Если просто выбросить, так обязательно найдётся дурак, который подберёт. Да ещё принесёт обратно нам в заклад или ментам стуканёт. А нам это вовсе не нужно. Огонь списывает любой долг, ха-ха".
Он с особой, почти трогательной грустью смеялся, маленький неудачливый бизнесмен, которого обманывали и коллеги, и хозяин Маус-хилла, и даже заёмщики. Доход не превышал расхода, мальчик это понимал, пересчитывая паспорта, которые сжёг. Набралось уже больше двух десятков. Даже в палате Гром потом будет меньше потерянных людей, отзывающихся на примитивные клички.