Память дерева

– Пытался составить список.

– Список чего?

– Список того, что мне хотелось бы тебе сказать, пока я обо всем не забыл.

– Но мы же договорились, что самое важное ты сохранишь в сердце навсегда!

С незнакомой улыбкой, от которой у меня сжалось горло, дед ответил:

– А может быть, ты уже все обо мне знаешь?

Я не сразу понял, что речь не о том, что он не хочет мне больше ни о чем рассказывать, не о том, что пришел конец нашим разговорам, и что дедушка просто рад видеть, что я не забыл его слова.

– Нет, не все… Ты мне еще должен рассказать…

– Про вербу. Да, я знаю, что обещал. Мне просто грустно о ней вспоминать, но если я не хочу, чтобы она исчезла вместе со мной…

– Ты никуда не ис…

– Жан!

Мы молчим до тех пор, пока шум тишины не утихает, и дедушка продолжает:

– Моя верба тоже оставила мне букву О на прощание.

– Букву О?

– Да: от нее осталась буква О, а потом и той не стало.

– Как?

– Ее срубили и оставили пенек. Всего лишь на несколько дней. Потом выкорчевали его, и площадь залили цементным покрытием.

– А маме ты рассказывал про вербу?

– Да, рассказывал в детстве, а она рисовала ее мелом на площади, чтобы мне было не так тоскливо.

– Я это видел на фотографии!

– Да, фотографии помогают не забывать…

– Но фотографий вербы у тебя нет?

– И хорошо, что нет.

– Почему?

– Потому что я помню ее такой, какой хочу.

А вслед за ней уйду и я

Когда я ни о чем не спрашиваю, вопросы задает сам дедушка. Так вышло и сегодня.

– А ты не хочешь знать, что будет дальше?

– Когда дальше?

– Когда я потеряю память.

Он сообщил мне об этом на ходу, как бы невзначай, глядя вперед и совсем не волнуясь. Я пытался ему подражать, относиться ко всему спокойно и ждать, пока он мне все расскажет. Но не вышло.

– А сам ты хочешь об этом знать?

– Не очень хочу. Но знаю. Врачи постоянно все объясняют, особенно то, чего знать совершенно не хочется. – При этих словах он-таки останавливается и глядит на меня. – Когда я ничего не буду помнить, я перестану быть самим собой.

Я поглядел на него с полным ртом и жевал до бесконечности, лишь бы никогда больше ничего не говорить.

– В первую очередь память, а вслед за ней уйду и я.

– Я же тебя не спрашивал!

Я бросился бежать, а он остался там стоять как вкопанный, словно дерево. Пускай он превратится в дерево, пусть станет улицей, чем хочет, тем пусть и будет, но пусть только будет всегда. Или пускай исчезает прямо сейчас. Пусть он не возвращается, пускай он забудет дорогу домой, выбросит ее из головы и из сердца и не приходит. Я его не спрашивал.

Отсутствие на букву О

Когда дедушка зашел в подъезд, я сидел на диванчике в вестибюле.

– Ты что надулся? Может, лучше я рассержусь? Это же ты от меня удрал и не дал договорить.

Я молча зашел с ним в лифт.

– Если бы нам говорили только то, что мы желаем знать, Жан…

Мы вошли в квартиру, и, прежде чем убежать к себе в комнату, я сказал ему:

– С буквы О начнется твое Отсутствие.

Прежде чем закрыть дверь, я мельком увидел дедушкино лицо: он не обиделся, напротив, казалось, что у него отлегло от сердца. Но в глубине коридора, на кухне, оцепенела бабушкина тень. Она отразилась у меня в глазах, и дед бросился ее жалеть.

Когда дедушка обнимает бабушку, мне всегда хочется присоединиться к ним сбоку или пролезть в серединку, чтобы получился «бутерброд с Жаном». Но в тот день я смотрел на то, как они обнимаются, из-за двери своей комнаты, мучаясь угрызениями совести. Мне было ясно, что бабушка содрогается от рыданий на плече деда из-за того, что я только что сморозил. Я никак не ожидал, что меня так ранит ее горе. О ней я даже и не подумал.

Все дедушкины ответы на то, о чем я уже успел его спросить, касались болезни или его самого, или того, куда исчезают воспоминания. Прижавшись носом к дверному косяку, мне пришла в голову уйма вопросов про бабушку Катерину, и я захотел, чтобы дед на них ответил, хоть на примере деревьев, хоть как угодно. Но нужно было подождать до завтра, а пока мне ничего не оставалось, как только нырнуть в прогорклое облако бабушкиных духов, чтобы помочь ей подсластить их аромат, если еще не поздно.

Кого винить

У входа в кухню дед преградил мне путь словами, как шлагбаумом:

– Не вини себя. Вини болезнь.

Я замер и поглядел на завязанный бантиком пояс бабушкиного фартука. Она опять отошла к плите, но по ее движениям было понятно, что ей все еще грустно.

– Во всем виновата болезнь, Жан. Никто другой не виноват: ни ты, ни я, ни родители. Заруби это себе на носу.

Дедушка сидел за обеденным столом и держал в руках коробку с домино. Мы не брали фишки в руки с тех пор, как в тот день нам не удалось доиграть партию.

– Давай поиграем чуть-чуть, и сядешь за уроки?

Я сел рядом с ним, спиной к кухне. Услышал, как бабушка выключает вентилятор и кухонный свет, и представил, как она развязывает узел на фартуке, подходя к столу. Бабушка поцеловала меня в лоб и снова повторила слова, из которых был сооружен дедушкин шлагбаум:

– Не виноват никто, кроме болезни.

Зернышки счастья

Бабушка Катерина взяла игральную кость с двумя шестерками и показала мне.