Память Древних

Хольфстенн часто замечал в глазах Диармайда немой упрек. Не в сторону Жала, нет — в сторону того, что Данан объявила свое слово последним в любой дискуссии. Наверняка думал, что будь жив Ред, ему бы Темный архонт не нашептал утащиться в подземелья Руамарда ради мнимой помощи гномам. И все было бы хорошо.

Впрочем, такая тупая убежденность в непогрешимости наставника, осталась, пожалуй, единственным стопроцентным недостатком бывшего лейтенанта. Формально, Дей все еще им был, да только теперь самого смысла во всяких орденских званиях не осталось. Дей старался относиться к Данан по-товарищески: как старший, когда речь заходила о подготовке чародейки с мечом (она упражнялась стойко, каждый вечер), и как младший, когда она говорила, что пора сворачивать привал или наоборот разбивать лагерь.

Их путь к Ирэтвендилю лег снова через Астерию. Помимо послабления, которое они находили здесь и прежде, Данан отметила случившиеся перемены. Каждая третья деревня на их пути превратилась в почерневшее, разглоданное пепелище. Поместье лорда средней руки, второму из сыновей которого они когда-то помогли спастись от исчадий, сровняли с землей. Жаль, в том числе и потому, что чародейка надеялась на его гостеприимство, лошадей, и искренне считала лорда с домочадцами хорошими людьми.

Их смешанная компания, в прошлый раз вызывавшая любопытство и вопросы, теперь в Астерии всем была по боку. В лицах людей отражался страх, как он есть. И только, если Данан успевала сказать, что они Смотрители Пустоты, чтобы избежать неприятностей, ей тыкали рукой в какое-нибудь из направлений и говорили что-то вроде:

— Ваши выходили в ту сторону два дня назад. Там, ближе к эльфам, будет разбитая крепость. Думаю, они осели в ней. Если, конечно, выбили оттуда нечисть.

Данан благодарно кивала, говорила вежливые слова, обещала непременно нагнать «своих». И разворачивалась в направлении королевства эльфов.

На душе было не то, чтобы скверно — скорее, спорно. С одной стороны, мобилизация всех вокруг и наглядные причины, что привели к всеобщей расторопности, лишали сна. Не только чародейку — всех. С другой, то, что мобилизовались хотя бы Астерия и Руамард немного успокаивало: значит, встречать Темного лицом к лицу они будут не одни.

Есть еще страны, которым не наплевать. Не Даэрдин, не Талнах, да. Но есть.

Данан держалась молодцом. Несмотря на то, что ордовирный браслет отнял у неё возможность обороняться от опасности привычными способами, он будто вернул ей стойкость. Хотя бы немного. В случавшихся регулярно стычках с хаотично бродившими группами исчадий, Данан хваталась за меч и, на удивление всех, обнаруживала с ним маломальскую сноровку. Очевидно, что Жалу, Дею, а заодно и Эдорте, не приходилось обучать чародейку с нуля. Клейв или кто бы там ни был прежде, явно старался, вбивая Таламрин в голову науку защищать себя обычными методами.

Стычки с беспризорными исчадиями случались каждый день, а порой — и дважды на дню. Зачастую это были совсем лишенные воли и сознания создания, в которых единственный инстинкт — голод — подавил все остальное. Они отбивались от генералов и теократов, которые вели то или иное опустошение, пожирая сущее. А когда заканчивали, оказывались в немногочисленном составе на пепелище одни. В иных деревнях и поселениях Астерии, если исчадий было совсем мало, люди приучились справляться с набегами сами. Нарочно собирали ополчение, выступали в бой, безжалостно уничтожали нечисть, сжав зубы. В других — отставших исчадий оказывалось слишком много, и в результате ожесточенных боев «живая» сторона несла большие потери. Благо, исчадия не размножались сами по себе. Это хоть немного вселяло в людей надежду.

Диармайд стал миролюбивее: меньше цапался с Жалом, старался не ругаться с Данан по любому поводу. Может, в самом деле поумнел, а, может, просто поглядел на пример всегда терпеливого Борво, который начал понимать, что Эдорта вряд ли ответит ему взаимностью. Во всяком случае, пока к этому не вело: Дора жила какой-то своей жизнью, частенько строчила письма, отсылая их по возможности (по её словам — братьям леди Данан), и Борво в эту жизнь никак не вписывался.

Впрочем, возможно все дело оказывалось в том, что у Борво и Диармайда, как и у Данан, были теперь другие заботы. Их глаза теперь постоянно светились серебристым, в любое время дня и ночи, в любом месте, за любым занятием. В моменты столкновений с исчадиями пустоты, блеск и сияние в лицах парней становились ярче, а у Данан — тускнели, чернея, даже несмотря на условное отсутствие магии. Это наводило чародейку на мысль, что, как ни прячься, а от скверны Пустоты в самом деле нельзя ни укрыться, ни убежать. Очернившись раз, её уже не вывести. Измазавшись в Пустоте опустошенных Увяданием исчадий, Данан только теперь окончательно поняла, что обратно духовный клинок ей уже не «выбелить».