Памяти Пушкина

Со времени Руссо в литературе последних десятилетий прошлого века и начала настоящего начинает отчетливо выступать та скорбь существования, которая была в мире искони, но ранее еще не достигала такого отчетливого и сосредоточенного выражения.

Как известно, последовав намеку Дидро, Руссо ошеломил весь образованный мир своею пламенной филиппикой против культуры, наук и искусств, против всего того, чем гордилась тогдашняя цивилизация. В своих достигших громкой славы произведениях он развивал тезис, что природа создала человека счастливым и добрым, но его испортило и сделало несчастным общество. Следовательно, мрачное воззрение Руссо имело своим предметом современное ему общество, которое постоянно казалось ему худшим, чем каково оно было на самом деле. Став в оппозицию обществу, Руссо отстаивал права личности в противовес общественному гнету, проповедовал вражду к извращенной цивилизации, любовь к простым нравам, чувство природы и такое воспитание, которое научило бы каждого исполнять долг человека. Он освобождал личность, «я», от уз, связывавших ее с XVI по XVIII век, и способствовал распространению мечтаний о природе, выражению движения духа, лишь смутно ощущаемых, и сентиментальности, явившихся одним из элементов т. н. мировой скорби, наполняющей новейшее время.

Под влиянием в значительной степени Руссо возникла эпидемическая болезнь воображения и сердца, скорбные вопли которого выразил целый ряд поэтов Запада, начиная с Руссо, принадлежавших различным национальностям. Гёте, Шиллер, Платен, Шатобриан, Сенанкур, Коупер, Бёрнс, Байрон, Фосколо, Леонарди, Альфред де Мюссе, Ленау, Гейне и некоторые другие один за другим будут повторять скорбные возгласы, привнося собственные тоны.

Эти поэты мировой скорби отличались широтой и вместе неполною определенностью помыслов, чувством бесконечного; на их устах виднелась иногда насмешливая улыбка, они страдали, но иногда находили удовольствие в своих страданиях; из груди их исходил лирический вопль страсти, и в то же время им были свойственны пламенные порывы энтузиазма.

Они создали ряд фигур, весьма интересных, хотя и не совсем новых в западных литературах, потому что шекспировские Гамлет, меланхолик Жак, Тимон, мольеровский Альцест уже могут назваться предшественниками разочарованных и вышедших из житейской колеи (déclassés) героев XVIII и XIX веков. Последние удаляются от общества, считают себя великими душами, не могущими снизойти до общего уровня, живут великой идеей, проникнуты ею и готовы умереть из-за нее.

Ряд этих фигур скорби и отчаяния либо гнева открывает гётевский Вертер, а некоторым слабым прототипом их в литературе был герой романа Руссо «Новая Элоиза» (1769) Saint-Preux (Сен-Прё), как прототипом их в жизни явился Руссо. Saint-Preux выказывает внутреннюю разорванность, чувствительность, нерешительность, бесхарактерность, и вместе он идеал учителя, как рисовался последний воображению Руссо, протестант против предрассудков, скептик и скорбник вроде последнего. Saint-Preux – отображение сокровеннейшей жизни и чувствований своего автора.

Своими колебаниями, силою и экзальтацией своей страсти, могучей и непреодолимой, поэзией этой страсти и ее утонченностями Saint-Preux становится предшественником романических героев, каковы Вертер, Леонс, Освальд, Рене, Оберманн, Адольф.

Известнейшие из этих поэтических личностей до времени Пушкина включительно – Вертер Гёте, Рене Шатобриана, Адольф Бенжамена Констана, Чайльд Гарольд и другие герои Байрона.

Вертер, появившийся в свет четырнадцать лет спустя после выхода романа Руссо, – значительно уже выработанный, сконцентрированный и сложившийся тип déclassé, какого в целом еще не было в литературе XVIII века и какой существовал в жизни в таком сосредоточенном виде лишь пока в лице Руссо, занимавшего под конец совсем уединенное положение в свой век в качестве мятежной личности и гордеца. Роман представил чрезвычайно яркое освещение «внутренней жизни души молодой и больной». Идеи и вкусы Вертера жан-жаковские, и вместе то были отчетливо и синтетично выраженные иллюзии времени, верившего в первоначальную доброту людей, проникшегося презрением к обществу, источенному червями, и бросившегося в культ безыскусственной природы, опять в новейшее время ставшей предметом эстетического чувства.

В силу полного соответствия духу времени и состоянию общества, которое должна была обновить революция, благодаря также жизненности и чрезвычайной выразительности роман о Вертере достиг необычайного успеха не только в Германии, но и в остальной Европе, вызвав множество подражаний и навеяв немало подобных же литературных произведений[193].

Они были тем естественнее, что XVIII век заканчивался сильными душевными потрясениями, утомлением и моральным истощением; вера в убеждения, прежде вдохновлявшие, и энтузиазм были подорваны неудачным опытом революции. Разрушение ее иллюзий порождало меланхолию.