Пан Самоходик и тамплиеры

Я повернул нож на четверть влево и толкнул дверь. Она открылась. Вспомнив, как утром попался в ловушку, я задумался. Что делать, если я пройду дальше, а дверь закроется за мной и я не смогу ее открыть? Надо было заблокировать механизм защелки двери. Кроме фонарика и финского ножа у меня ничего не было.

Отверстие в стене находилось не в кирпичах, а в растворе между ними. Я стал пропихивать лезвие ножа в раствор, раскачивая его из стороны в сторону. Раствор оказался хрупким и мой нож понемногу погрузился до конца.

Я посмотрел на часы. Было почти три часа ночи. Почти четыре часа прошло как я был под землей. Время пролетело для меня незаметно. Но гораздо больше меня беспокоило, что фонарик стал садиться. Из желтого свет стал красноватым.

Застопорив дверь я прошел в просторную квадратную комнату. Здесь все было как под старым костелом в Кортумове.

В углу я заметил лестницу, уходившую под потолок. Там, где лестница кончалась, на плите из песчаника была железная ручка. Вероятно, она закрывала выход из подвала, возможно, в церковь.

На правой стене я обнаружил знак: квадрат, разделенный по вертикали линией. «Два сокровища» — Пронеслось у меня в голове. Вокруг знака раствор между кирпичами казался немного светлее. Как будто кирпичи вытаскивались, а потом снова были замурованы.

Я вытер пыль со стены и карандашом написал на кирпиче: «Сокровища тамплиеров обнаружил около пяти часов утра пан Самоходик». И расписался.

Дольше оставаться под землей я не мог: садился фонарик, я был в мокрой одежде, да и просто хотелось на свежий воздух.

Поднявшись по лестнице, я уперся плечом в плиту, она не поддавалась. Я надавил как только мог, в глазах поплыли красные круги от напряжения и усталости. Люк дрогнул и открылся, я с трудом вылез наверх и лег на холодный пол почти без сознания. Но холод быстро вернул меня к действительности. Я понял, что лежу за алтарем, в высокие мозаичные окна проникало светло-розовое утро.

Я вернул плиту на прежнее место. Она легла так аккуратно, что не осталось никаких следов. Тогда на ее углах я сделал карандашом пометки в виде крошечного креста, чтобы потом можно было найти спуск в подземелье и вылез из-за алтаря.

Маленький, седой старичок, вероятно, церковный сторож, подметал пол между скамьями. Увидев меня, он бросил метлу и с криком: «О, Господи! Дьявол!», ломанулся к выходу рысью совсем неподходящей для его старости.

Я вышел из церкви на окружавшее ее кладбище. Седой старичок был уже далеко, он бежал в сторону деревни.

Я тряхнул головой, свежий утренний воздух, казалось, придал мне силы и пошел к озеру. Там, в зеркальной поверхности воды увидел, что у меня лицо, руки, рубашка и брюки черного цвета, как гудрон. На мне был слой многовековой пыли подземного мира, где лежали сокровища ордена Тамплиеров.

Я бросился прямо в одежде в озеро и стал отмываться. С того места, где я бултыхался, был виден наш палаточный лагерь и мой железный конь, мой «Самоход».

Вдруг я вспомнил о Карен, где она и что с ней? Ведь ночью я бросился ее спасать. Может, она до сих пор находится в ловушке тамплиеров, или уже вернулась в свой лагерь?

В несколько сильных движений я выскочил из воды и побежал в сторону нашего лагеря.

Тихо, чтобы не разбудить мальчиков и Еву, переоделся в чистую сухую одежду и поехал в лагерь Петерсенов. Оставив машину подальше, я осторожно шел, прячась за деревьями. Если человек, который посягал на мою жизнь, находится здесь, пусть думает, что я погиб. Будет сюрприз, когда он увидит меня живым.

Еще издалека я увидел как вокруг стола сидели капитан, Козловский и Анка.

Петерсен смотрел на Козловского с ненавистью и взволнованным голосом, полным гнева и тревоги говорил:

— Пан Козловский! Еще раз спрашиваю вас, где моя дочь? Где Карен, пан Козловский?

Козловский пожимал плечами:

— Потише, Петерсен, не кричите так. Я уже сказал вам: она находится в надежном месте. Если вы напишете заявление, что не имеете ко мне каких-либо претензий и забудете про доллары, которые я получил от вас в Париже через посредника, то все будет хорошо.

Петерсен протянул к Козловскому свои большие руки, но спохватился и отдернул их, беспомощно сложил их на столе, и застонал от бессильной злости:

— Малиновский, Малиновский! Я никогда не мог подумать, что Малиновский это вы. Панни Анка вас разоблачила, но слишком поздно.