Пан Володыевский

— Даю обет, — сказал он, — что за особые благодеяния, оказанные мне этой моей отчизной, буду защищать замок до последней капли крови и скорее погибну под его развалинами, чем допущу неприятеля войти в его стены. Обет сей приношу от чистого сердца и в искренней благодарности: в том помоги мне Господь Бог и Святой Крест. Аминь!

Тут ксендз наклонил дароносицу и дал к ней приложиться сначала Володыевскому, потом Кетлингу. И, видя это, многие рыцари подняли шум в костеле, послышались крики:

— Все мы клянемся! Погибнем друг подле друга! Не падет крепость! Клянемся! Клянемся! Аминь! Аминь! Аминь!

Сверкнули сабли и рапиры, вынутые из ножен, и заблистали на весь костел. Осветились грозные лица, горящие огнем глаза, и шляхту, и солдат, и народ охватило несказанное воодушевление. Потом зазвонили в колокола, загремел орган. Епископ запел: «Под твою милость!..» В ответ ему загремело сто голосов. Так молились за крепость, которая стояла на страже христианства и была ключом Речи Посполитой.

По окончании богослужения Кетлинг с Володыевским под руку вышли из костела. С ними прощались, их благословляли, ибо никто не сомневался, что они скорее погибнут, чем отдадут замок. Но не смерть, а победа и слава, казалось, носились над ними. Среди всей этой толпы, вероятно, только они одни сознавали, какой страшной клятвой связали себя. Быть может, предчувствовали гибель, нависшую над ними, и два любящих сердца, ибо ни Кшися, ни Бася не могли успокоиться, а когда наконец Володыевский пришел к жене в монастырь, она, задыхаясь от рыданий, как ребенок, прижималась к его груди и говорила прерывающимся голосом:

— Помни… Михал, если, сохрани бог, с тобою несчастье… я… я… не знаю… что со мной… будет!..

И она вся затряслась от рыданий; маленький рыцарь был тоже очень взволнован. Его желтые усики то и дело шевелились, наконец он сказал:

— Что ж, Баська… так нужно было. Что ж, Баська!

— Лучше бы мне умереть, — ответила Бася.

Услыхав это, маленький рыцарь еще сильнее зашевелил усиками и несколько раз повторил: «Молчи, Баська, молчи!» — и наконец сказал, чтобы успокоить дорогую женщину:

— А помнишь, что я сказал, когда Господь вернул мне тебя? Я сказал: «Я даю обет отблагодарить Господа чем только смогу! Если по окончании войны я останусь жив, построю часовню, но во время войны совершу нечто великое, чтобы не отплатить Господу неблагодарностью». Что — крепость? За такое благодеяние и этого мало! Настало время! Неужели надо дожидаться, чтобы Спаситель сказал: «А где же твое обещание?» Пусть меня развалины крепости раздавят, если я нарушу кавалерское слово, данное Господу Богу! Так надо, Баська, вот и все… Будем уповать на Бога, Баська!

XV

В тот же день Володыевский выехал с большим отрядом на помощь Васильковскому, который двинулся в сторону Гринчука, так как прошли слухи, что туда ворвались татары, берут в плен людей, уводят скот, но деревень не жгут, чтобы скрыть свое присутствие. Пан Васильковский тотчас же разбил их наголову и взял много пленников. Пан Володыевский увел их в Жванец, передал пану Маковецкому, приказав их пытать и записать показания, чтобы потом послать эти показания гетману и королю. Татары сознались, что они по приказанию перкулаба перешли границу, получив подкрепление от ротмистра Стингана и валахов. Но, несмотря на пытки, они не могли сказать, далеко ли в настоящее время находится султан со своим войском: они шли впереди беспорядочной массой и не сообщались совсем с лагерем.

Все они показали одно и то же: что султан со своим войском уже двинулся в Речь Посполитую и вскоре станет под Хотимом. В этих показаниях не было ничего нового для будущих защитников Каменца, но так как в Варшаве при королевском дворе не верили в возможность войны, то пан подкоморий подольский решил отправить пленников в Варшаву вместе с их показаниями.

Солдаты вернулись из первой экспедиции очень довольные. Между тем вечером прибыл к Володыевскому секретарь его побратима, Габарескула, старшего хотимского перкулаба. Он не привез ему письма, так как перкулаб боялся писать, но поручил сказать своему побратиму Володыевскому, «зенице своего ока» и «любви своего сердца», чтобы он принял меры предосторожности, и если в Каменце мало войск, то пусть он под каким-нибудь предлогом оставит город, ибо султана ожидают в Хотиме на следующий день.