Пан Володыевский

Янычары, не зная, какая сила идет на помощь Жванцу, действительно направлялись к реке. Один отряд, человек в двести, был уже у реки, и первые его ряды садились на плоты; другой, не меньший по численности, в полном порядке шел за ним; увидав несущуюся конницу, янычары остановились и мгновенно повернулись фронтом к неприятелю. Ружья мелькнули у них в руках, и раздался стройный залп. Вдобавок неустрашимые воины, рассчитывая, что товарищи, оставшиеся на берегу, поддержат их огнем, не только не рассыпались после выстрела, но с громкими криками бросились вперед и бешено набросились с саблями на конницу. Это было безрассудство, на которое способны были только янычары, но они за него дорого поплатились: конница не могла, если бы даже и хотела, удержать лошадей, обрушилась на них, как гром, и, смяв в одно мгновение янычар, стала раздавать смертельные удары.

Под силой натиска легли первые ряды, как колосья под вихрем. Правда, многие падали только от напора и, вскочив, бросались врассыпную к реке, откуда другой отряд давал залп за залпом, прицеливаясь высоко, чтобы поражать драгун над головами своих. В рядах янычар, стоявших у паромов, было заметно минутное колебание: садиться ли им на паромы или по примеру первого отряда ударить на конницу? Но вид бегущей толпы, на которую напирала лошадьми конница и которую она рубила с каким-то бешенством, удержал их от этого последнего шага. По временам эта толпа, когда на нее слишком напирала конница, поворачивалась вдруг и в отчаянии начинала огрызаться, как огрызается дикий зверь, когда видит, что для него нет спасения. Стоявшие на берегу янычары могли видеть, как на ладони, что в рукопашной борьбе с такой конницей им устоять невозможно — так она неотразима. Защищавшихся янычар рубили с такой ловкостью и быстротой, что немыслимо было уследить глазом за движениями сабель. Как бывает в зажиточном хозяйстве, когда работники молотят хорошо высушенный горох, и от их сильных ударов дрожит все гумно, и вылущенные зерна отскакивают во все стороны, так и от звона сабель гремело все прибрежье, а кучки янычар, убиваемых без пощады, рассеивались во все стороны.

Пан Васильковский во главе своей конницы бросался на янычар, нисколько не заботясь о своей безопасности. Но насколько опытный косарь превосходит хотя бы и более сильного, но менее опытного работника, — ибо когда последний уже обливается потом, то первый равномерно подвигается вперед, снимая полосы ржи, — так Володыевский превосходил пылкого юношу. Перед самой стычкой с янычарами он пустил драгун вперед, а сам остался несколько позади, чтобы следить за всем ходом сражения. Стоя в отдалении, он внимательно смотрел вперед и в самый разгар битвы ежеминутно врезался в ряды неприятеля, ударял и направлял куда следует, потом опять давал битве переместиться и снова следил и снова бросался. Как это всегда бывает в битве с пехотой, так случилось и в этот раз — конница в своей стремительности опередила спасающихся бегством. Несколько десятков янычар, не имея возможности бежать по направлению к реке, бросились обратно в город, намереваясь скрыться в подсолнечниках, растущих тут же перед домами. Но Володыевский заметил их, догнал двух, которые были впереди, и, слегка взмахнув саблей, дал им два легких удара. Они тотчас упали, обливаясь кровью и корчась в судорогах, и испустили дух. Увидав это, третий выстрелил в маленького рыцаря из янычарского ружья, но промахнулся, а маленький рыцарь ударил его острием сабли между носом и ртом и уложил на месте. Потом немедля бросился за другими. Крестьянский мальчик так скоро не собирает грибы, растущие в кучке, как он покончил с ними, прежде чем они достигли подсолнечников. Только двух последних схватили жители Жванца; Володыевский приказал их оставить в живых.

Сам он, уже несколько разгоряченный, увидев, что янычар приперли к реке, бросился в самый разгар битвы и, поравнявшись с драгунами, принялся за работу. Он взмахивал саблей то перед собой, то вправо, то влево, раздавал легкие удары, и за каждым таким ударом летела на землю белая шапка янычара. Янычары с криком ужаса столпились вокруг него, а он удвоил быстроту ударов, хотя сам оставался спокоен: ни один глаз не мог уже уследить за движениями его сабли и различить, кого он рубит и кого колет; вокруг него образовался светящийся круг от сабли.

Пан Ланцкоронский, который давно уже слышал о нем как о величайшем мастере фехтовального дела, но который никогда еще не видал его за работой, перестал сражаться и глядел в изумлении, не веря своим глазам, что один человек, хотя бы и величайший мастер своего дела, хотя бы и знаменитый рыцарь, мог совершить такие чудеса. Ланцкоронский схватился за голову, его товарищи слышали, как он все повторял: «Ей-богу, это превосходит все, что о нем говорили». Другие же кричали:

— Смотрите, вы нигде ничего подобного не увидите!

А Володыевский все продолжал работать.

Наконец янычар оттеснили к реке, и они в беспорядке бросились на плоты. Паромов было много, а людей возвращалось меньше, чем пришло, и они поместились быстро.