Пангея приветствует тебя

— Да, — ответил Уннар.

Наверное, стоило рассыпаться в благодарностях, но у него просто не хватило сил. То, что было только что сказано — и то, что было сделано — вот что являлось настоящим святотатством, печать которого теперь последует за ним в полночное царство.

— Я бы хотел заплатить тебе, — кое-как проскрипел Уннар, — я отдам все деньги, которые у меня есть сейчас.

— Мне не нужны деньги проклятого, — с загадочной улыбкой ответил альбинос, — мне своих хватает.

Не прощаясь, он развернулся на каблуках и вышел, аккуратно притворив за собой дверь. Уннар медленно опустился на край кровати.

«Он понял, что я его обманул, и оставил весь груз преступления мне», — Уннар почти не почувствовал, как Лисса присела рядом и осторожно взяла за руку.

— Что случилось? — раздался над ухом шелестящий шепот, — говори, не молчи. Я чувствую, что твое сердце колотится как у воробья, хотя все разрешилось мирно. Ну, говори, я приказываю.

Он глубоко вздохнул. Рассказывать не особенно хотелось, но раз уж госпожа визар желает знать — отчего бы не просветить ее?

— В степи, ближе к западным границам, есть храм Двенадцати. Это самые страшные и самые сильные духи полночного царства. Их мощи хватает, чтобы сдерживать потусторонних тварей от проникновения в наш мир. В храме можно провести ритуал соединения с женщиной, и тогда этот брак считается нерушимым даже после этой жизни. Тот, кто посягнет на целостность такого союза, проклят. Тот, кто обманет, упомянув храм и Двенадцать, проклят. Зима не захотел проклятия на свою голову, если я говорил правду, и не захотел связываться с проклятым, если я солгал. Проклятие, знаешь ли, легко липнет к другим.

Лисса вздохнула. Ее пальцы легким, порхающим прикосновением прошлись по щеке, заставляя задержать дыхание.

— Иногда я смотрю на тебя и не знаю — то ли смеяться, то ли плакать, — тихо сказала она, — неужели ты в это все веришь?

— Не усугубляй мою вину еще одним святотатством, — глухо попросил Уннар, — и без того тошно…

— Зачем же ты тогда говорил все это? — не отставала женщина, — ты мог бы поступить так, как они хотели. Уж обо мне мог бы и не беспокоиться.

Уннар невольно усмехнулся.

— Он хотел тебя для себя и своих братьев. Ты знаешь, сколько братьев у крысиного князя? Несколько десятков. Крысы хорошо размножаются. С твоей магией они бы справились, оглушив чем-нибудь тяжелым. И что бы от тебя осталось, госпожа Лисса?

Она порывисто вскочила на ноги, как будто хотела оказаться подальше от него. Подошла к окну, помолчала.

— Как бы там ни было, Уннар, мы теперь знаем, куда идти. Где живет Мер-даланн?

— Сначала Дей-шан, — он сидел, уставившись на собственные сцепленные в замок руки, — Мер-даланн не причинит вреда твоей дочери, а Дей-шан может убраться из города. И еще… Скажи, Лисса, а что будет, если твоя дочь не захочет уходить от Мер-даланна?

— Невозможно! — Лисса стояла к нему спиной и смотрела в окно, — что может ее держать рядом с примитивом? Мою Тану, перед которой склоняли колена приближенные к Императору люди? Утонченные, изысканные…

— Мер-даланн тоже приближенный к императору человек, — усмехнулся Уннар, — и, поверь мне, женщины всегда его любили. Он тоже утонченный и изысканный, на свой манер, конечно.

Лисса резко повернулась, и Уннар всей кожей вдруг ощутил ее ярость. Это было… как покалывание тонкими иголочками, не слишком болезненно, но угрожающе. Глаза Лиссы обратились в лед, лицо сделалось белым как снег.

— Я все равно должна поговорить с ней, — прошептала она, — если ее решением будет остаться в этой вонючей дыре, то… Я не буду ее заставлять. Но мне нужно ее увидеть, понимаешь?!! Забвение, да что я с тобой разговариваю? Ведь у тебя никогда не было детей, и тебе не понять, что я чувствую!

— У меня были дети, — устало возразил Уннар, — трое. Все они умерли, не пережив первый год жизни.

На душе стало совсем погано, и он ушел вниз, в обеденный зал, оставив Лиссу одну. Там он заказал вина. Хозяин постоялого двора больше не подходил к нему, осторожно поглядывая из кухни.

* * *

Ночь выдалась лунной и душной. Они вышли из «Черепа норника» и двинулись в сторону «Глубокой норы», еще дальше от «золотого пояса» в сторону городских стен. Ночной город дышал и шелестел тенями; в черных проемах меж крыш виднелось бархатно-черное небо с брызгами звезд. Все двигалось, поскрипывало, шипело, вскрикивало тревожно — с наступлением ночи Иллерон начинал жить той жизнью, которой опасаются добропорядочные горожане. Пару раз Уннар чувствовал на себе недобрые взгляды — но напасть никто так и не решился. Вид наемника в доспехе и с оружием остужал самые горячие головы.

Шли молча, потому что после событий дня говорить было не о чем. Лисса как будто отдалилась, отгородилась стеной, сосредоточенно думала о чем-то своем. Уннар пытался пережить то, что солгал именем Двенадцати, и теперь самые страшные муки ожидали его до смерти и после. В конце концов, он решил больше не думать об этом. Уж лучше размышлять о том, как он будет убивать Дей-шана.