Читаем Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера полностью

Хотя на Муссолини произвело большое впечатление стремительное продвижение немецких войск в Польше, он прекрасно сознавал, что его соотечественники без особого энтузиазма относятся к своим союзникам-немцам. Ракеле, его жена, недавно ехала в поезде, полном солдат, и слышала то же от призывников: «Ради дуче мы, конечно, пойдем убивать, но ради Гитлера – нет… даже если нас пошлет сам Господь всемогущий»[192].

Итальянский диктатор оказался в состоянии балансирования: с одной стороны, ему хотелось показать себя единственной фигурой, способной добиться мира в Европе, а с другой – он опасался навредить агрессивному образу фашизма, который сам так старательно формировал прошедшие два десятилетия. Выступая в середине сентября в Болонье с речью перед лидерами фашистской партии, он заявил, что «в нынешней ситуации, полной неизвестных факторов» их задача ясна: «Поддерживать вооруженные силы в готовности к любым неожиданностям, поддерживать усилия, направленные на достижение мира, проявлять бдительность и молча работать». Через две недели он принял более агрессивную позу, встречаясь с руководителями фашистской партии, прибывшими из Генуи: «Мы – узники Средиземноморья. Да, это обширная тюрьма, но она остается тюрьмой… Вы должны подготовить итальянский народ к возможной войне»[193].

В первые годы режима Муссолини любил ставить себе в заслугу то, что он спас Италию от коммунистов. Теперь же, к удивлению некоторых, его, судя по всему, ничуть не волновало, что Гитлер объединился со Сталиным для раздела Польши. Вскоре после того, как в середине сентября 1939 г. Красная армия перешла польскую границу, Муссолини объяснил положение Кларе: «Русские – это такие же славяне, как поляки: масса энтузиазма, но никакой подготовки к делу». Он добавлял, что тут есть разительный контраст с немцами: «Немецкий солдат обладает своей культурой, он читает, он все понимает… А из каждого десятка русских солдат восемь-девять не умеют читать и писать, они неграмотны». Альянс Гитлера с русскими, предсказывал он, не продлится долго: «Ты еще увидишь, какой я провидец. Готов руку дать на отсечение, что Германия и Россия бросятся друг на друга как два диких зверя»[194].


Несмотря на обещания кардинала Мальоне, что L'Osservatore Romano

не будет публиковать материалы, которые дуче мог счесть оскорбительными, газета оставалась источником противоречий между Ватиканом и фашистским режимом[195]. Напечатанная в середине сентября статья о войне спровоцировала очередной протест со стороны итальянского посла, решившего, что публикация выдержана в антигерманском тоне. Услышав новую жалобу, Мальоне вспылил. Правительству Италии, заявил он Пиньятти, вряд ли стоит рассчитывать на то, что кураторы газеты обратят ее в еще один орган проитальянской пропаганды[196].

На взгляд итальянского посла, вопрос был достаточно важным, чтобы затронуть его в беседе с самим папой. Как заявил Пиньятти понтифику на аудиенции в Кастель-Гандольфо в конце сентября, главная причина того, что ватиканская газета продолжает вызывать проблемы, – это Джузеппе Далла Торре, руководитель издания[197]. С тех самых пор, как новый папа поспешил прислушаться к просьбе Муссолини и отстранил кардинала, координировавшего деятельность «Итальянского католического действия», казалось, что следующей полетит голова Далла Торре, который давно создавал напряженность в отношениях между Святым престолом и фашистским режимом. Муссолини считал его опасным антифашистом, а в антинацистских настроениях Далла Торре не было никаких сомнений. Папа, хотя и запретил Далла Торре публиковать новые статьи с критикой Германии, не торопился снимать журналиста с должности руководителя ватиканской газеты[198].

Когда в ходе аудиенции Пиньятти заговорил о ватиканской газете, папа напомнил ему о недавнем тюремном заключении Гвидо Гонеллы, одного из авторов издания. По итогам этой встречи посол доложил руководству, что «Святой Отец говорил об истории с Гонеллой весьма спокойно, не выражая ни малейших жалоб, даже на то, что Гонеллу исключили из фашистской партии». По словам Пиньятти, папу беспокоило то, что Гонелла несправедливо страдает не по своей вине, а по вине Далла Торре[199]

.

Предметом очередной жалобы посла стала напечатанная в ватиканской газете статья, выставлявшая президента Рузвельта в выгодном свете. Услышав, как Пиньятти пересказывает злосчастную публикацию, папа (с несвойственной ему горячностью) накинулся на отсутствующего Далла Торре. По словам папы, он неоднократно предупреждал журналиста, однако тот упрямо пытается перейти границы дозволенного, хотя ему недвусмысленно приказывали не пересекать их.

Пиньятти предложил папе простое решение: «Отправьте его куда-нибудь».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное