Para bellum

Гансу и Альдоне было лет по двадцати пяти или семи. Ганс, немец из Праги, сухо­щавый, белокурый, уже заметно лысеющий молодой человек, с очками в золотой оправе на бледном лице, казался старше своих лет, вероятно, еще и потому, что хотел походить на Иштвана — был немно­гословен, хмур и рассудителен. Альдона всегда вышучивала его за это. Ганс рабо­тал в библиотеке — писал книгу по древ­негерманской грамматике. Он окончил в Праге юридический факультет. Альдона, полноватая зеленоглазая брюнетка из Мемеля, отличалась живостью характера и отчаянной храбростью. Она работала мед­сестрой в частной клинике доктора Пауля. Ганс и Альдона по линии техники связи под­чинялись Иштвану, а по линии оперативной работы — Гаю. И еще одно объединяло Ганса и Альдону: их отцы погибли от рук гитлеровцев.

Первая встреча с Гансом была у Гая ко­роткой, они только показались друг другу, зато на следующий день им удалось по­говорить как следует. Вспоминали Испа­нию...

Отправляясь в частное «Информационное агентство Шиммельпфенга», Гай по пути за­хватил Ганса и Альдону, с которой Иштван познакомил его неделей раньше.

Ганс и Альдона остались на улице рас­сматривать витрины, а Гай один вошел в контору. Сидевший в первой комнате чи­новник показал ему кабинет Рубинштейна. Он вошел без доклада.

— Господин Рубинштейн?

— К вашим услугам. Но сейчас начина­ется обеденный перерыв, и я прошу...

Собственно, Гай именно на это и рассчи­тывал.

— Меня зовут Ганри Манинг, я импорти­ровал немецкие ткани в Голландскую Ин­дию... Не могу ли я попросить вас отобе­дать со мной?

Рубинштейн не возражал, и они отпра­вились в ресторан «Кемпинский», считав­шийся лучшим в деловом центре города.

Когда новоявленные знакомые уселись в уютном углу зала, Гай сказал:

— Политические события в вашей стра­не, господин Рубинштейн, конечно, гран­диозны, но многим кредиторам они спутали все расчеты.

Господин Рубинштейн счел за благо про­молчать и только кисло улыбнулся.

— Но если говорить конкретно, я имею в виду Иосифа Лифшица в Хемнице, кото­рый прекратил оплату векселей фирмы «Немецкие текстильные фабрики».

— У него есть к тому веские основания: фирма перешла в другие руки. Новый вла­делец — господин Ганс Раушбергер.

— Он принял на себя обязательства гос­подина Лифшица?

— Не знаю. Думаю, что нет, господин Манинг.

— Не могли бы вы уточнить этот вопрос, господин Рубинштейн?

— Новый владелец — лицо очень вы­сокопоставленное, о таких людях мы спра­вок не наводим и не даем.

— Вы советуете мне съездить в Хемниц и обратиться лично к нему?

— Я вам ничего не советую. Адрес гос­подина Раушбергера мне не известен, а в Хемнице он не живет.

— Какой же смысл ему жить вдали от фабрик?

— Может быть, смысл в том, что госпо­дин Раушбергер недавно женился.

— Кто его жена?

— Нет, господин Манинг, я не смею ка­саться личной жизни этого высокопостав­ленного лица. И почему меня должна ин­тересовать какая-то там итальянка?!

При последних словах Гай чуть не хлоп­нул собеседника по плечу. Ай да Рубин­штейн! Ничего не знает, советов не дает, справок не наводит...

— Да, печально все это, господин Ру­бинштейн... Коммерческие дела не должны страдать от чьих-то честолюбивых или мат­римониальных устремлений.

В ответ Рубинштейн только посмотрел на него хитро из-под своих свисавших на глаза густых бровей, придававших его лицу выражение неизбывной печали.

Обед был вкусный, вина хороши. Гай по­просил принести сигары, и Рубинштейн не отказался покурить, хотя по неумелости в обращении с сигарой было видно, что он некурящий. Может быть, именно это об­стоятельство сделало его более разговор­чивым: пожилой человек, пускающий дым ради баловства, невольно молодеет и, стало быть, обретает некоторое легкомыслие.

— Не хочу сыпать соль на раны, но не могу удержаться от вопроса... — друже­ским тоном начал Гай.

— Пожалуйста, — сказал Рубинштейн, и это прозвучало, как «Чего уж там, валяй­те!». Он еще ворчал, но тон заметно изме­нился.

— Для вас настали трудные времена?

— Что касается старика Шиммельпфенга, то вы несколько запоздали с соболезно­ваниями. Его вместе со всей семьей аресто­вали полгода назад. Директор фирмы те­перь я.

— Но ведь вы тоже?..

— Да, да... Но... видите стальной шлем у меня в петлице? Я фронтовик, два раза ранен. Это имеет большое значение.

— Но не настолько большое, чтобы вы осмелились дать мне маленький совет?

Господин Рубинштейн отставил подальше от себя дымящуюся сигару и заговорил сердито:

— Такие штучки еще действовали на меня, когда я торговал средством для уве­личения бюста, а хотел торговать машин­ками для стрижки травы на газонах. По­этому не затрудняйтесь. — Он победи­тельно посмотрел на Гая и продолжал: — На той неделе гестаповцы забрали у нас весь архив. Теперь он в подвале нашего до­ма, только вход не с Ляйпцигерштрассе, а с Фридрихштрассе. Там раньше размеща­лись архивы давно ликвидировавшегося оптового склада. Все лежит на полках в полном порядке. Дело Лифшица — деся­тое или одиннадцатое в стопке под лите­рой «Л». Я сам укладывал папки.

Гай внял совету Рубинштейна «не за­трудняться».