Para bellum

— А не можете вы взять это дело хотя бы на час?

— Решительно нет. Кто меня тогда будет спасать? Шлем в петлице?.. Но прежде все­го, я — честный человек.

— О, разумеется!

Глядя в сторону, Рубинштейн сказал ворчливо:

— Если бы вы имели гестаповский же­тон... Но такие жетоны стоят дорого, очень дорого, господин Манинг...

— Такова жизнь: все хорошее всегда стоит дорого...

Гай достал из кармана бумажник.

— Нет, нет, не здесь, — спокойно оса­дил его Рубинштейн.

В тот же день Гай осуществил еще два важных дела.

В главной городской больнице, учреж­денной, вероятно, еще во времена Фрид­риха Великого и носящей с тех пор фран­цузское название «Шарите», он договорил­ся о практике — администрация ничего не имела против того, чтобы голландец изучал больничный бюджет и доискивался, каким образом можно при минимальном кредите добиваться максимальных лечебных ре­зультатов.

Потом он снял помещение для своей кон­торы и квартиры. Состоятельному дельцу полагалось это сделать.

Красных бумажек с черными буквами «Zu miten» — «Сдается» на окнах и парад­ных дверях было много на всех улицах, по которым он ходил. Ему приглянулись две комнаты во втором этаже облицованного гранитом старого дома на Уландштрассе. Одна комната служила спальней, в другой стоял письменный стол, два мягких стула и книжный шкаф. Ему большего и не требо­валось. Телефон имелся.

Хозяйке, очень вежливой немке лет пяти­десяти пяти, прилично говорившей по-английски, он объяснил, что сидеть в своей конторе с утра до ночи не собирается и вообще жить по расписанию не умеет. Она была тем более довольна, что плату он отдал за три месяца вперед.

Модную машину последнего выпуска — шоколадный «хорьх» — он взял напрокат и сразу заплатил за год.

Блокварт Литке, когда Гай при встрече мимоходом обмолвился, что нашел посто­янную квартиру, тоже остался доволен — меньше ответственности.

...Через две недели Рубинштейн передал Гаю жетон гестапо. За это время Ганс ку­пил эсэсовское обмундирование, Альдона подогнала форму по его фигуре. Для Гая были куплены сапоги и черное кожаное пальто, в каких ходило эсэсовское началь­ство.

Поздним весенним вечером из темного подъезда большого углового дома на Фридрихштрассе вышла, дымя дешевой си­гаретой, Альдона. Вскоре ее обогнал Гай с портфелем в руках и в сопровождении эсэсовца с лакированной кобурой на поясе. Они подошли к запертой двери, ведущей в подвал, и Гай крикнул в слуховую трубку возникшему за зеркальным дверным стек­лом старенькому вахтеру:

— Гестапо. Отворите! — и показал жетон.

Старичок в сером мундире и в формен­ной фуражке отпер дверь.

— Где здесь подвал с делами фирмы Шиммельпфенг?

— Пожалуйте сюда, господин начальник, вниз по лестнице, потом направо. Дверь не заперта, я проверял там подачу света и воды.

Гай повернулся к Гансу.

— Никого не пускать...

Тот щелкнул каблуками.

Альдона перешла на другую сторону улицы и фланировала напротив.

Гай спустился вниз.

Ряды железных полок и сложенные на них папки. Вот литера «Л». Двенадцатое дело с надписью: «Лифшиц Иосиф. Немец­кие текстильные фабрики. Хемниц». Он раскрыл папку.

Между тем из ближайшего полицейского участка к подвалу спешил дородный вах­мистр.

— У нас сигнал! — набросился он на ста­ричка вахтера, прохлаждавшегося на ули­це. — Ты кому отпер дверь?

Старичок кивнул на стоявшего в дверях эсэсовца.

— Не видишь? Ищут какие-то документы в архиве.

Вахмистр сразу успокоился:

— Надо было тебе сигнализацию отклю­чить...

— Да не успел за ним! Быстро летает...

Тут из подвала поднялся Гай с портфелем в руке. Вахмистр козырнул ему.

— Вы что? — спросил Гай.

— Это мой участок...

— Все в порядке, вахмистр...

Примерно через час хозяин парикмахер­ской Шнейдер с книгой в руках вышел во двор подышать воздухом и оставил дверь черного хода незапертой. Туда вскоре скользнули две темные фигуры. Не зажи­гая света, они прошли через кухню в чу­лан, заперли дверь и зажгли тоненькую свечу. Сели на пустые бочки, склонились над папкой.

— Я уже просмотрел, Фриц, — сказал Гай. — Не будем терять время ка пустяки. Покажу главное. Вот Раушбергер.

Гай поднес свечу ближе. С фотографии смотрело грубое волевое лицо с жесткой складкой у опущенных углов рта.

— А вот его молодая жена...

На фотографии была изображена хоро­шенькая молодая брюнетка, почти девоч­ка.

Гай засмеялся.

— Что тебя так обрадовало? — спросил Фриц.

— Раушбергер говорит по-итальянски и до гитлеровского переворота представлял фирму Лифшица в Риме. По документам папки, то есть по секретным свидетельст­вам служащих канцелярии фирмы, Рауш­бергер давно сватался к Фьорелле Мональди. Но брак дочери с немолодым не­мецким коммерсантом не соблазнял про­консула итальянской фашистской милиции, и он отказал Раушбергеру. Однако после того, как этот соискатель захватил фабрики и стал штандартенфюрером СС, положение изменилось, и маленькая Фьорелла стала почтенной фрау Раушбергер.

— Ну-ну...

— Слушай дальше. В Дюссельдорфе супруги живут в сильно охраняемом до­ме... Как ты думаешь, очень весело двадца­тилетней итальянке в обществе пятидесяти­летнего штандартенфюрера?