– Я думаю, все это повлияло на маму, – говорю я. Я дрожу, чувствуя пробирающий до костей холод, и Том крепче прижимает меня к себе. – Мне кажется, она подавила свои воспоминания о том времени. Ей было почти три года. Она ведь не была младенцем, когда это случилось. Я думаю, это объясняет, почему она всегда убегает. Как сейчас. В очередной раз ситуация осложнилась, и она вернулась в Испанию. Когда я была ребенком, мы много переезжали. Я родилась в Бристоле, потом мы переехали в Кент, потом в Брайтон, снова в Кент, а потом мама начала кататься по всей Европе. Я думаю, она даже не знает, от чего бежит.
– Сафф, – мягко произносит Том. – Она не могла остаться здесь навсегда. У нее своя жизнь в Испании. Квартира. Работа. Рано или поздно она должна была туда вернуться.
Я вздыхаю.
– Жаль, что мама не увидела бабушку перед отъездом, чтобы попрощаться с ней. Бабушке нездоровится. Я боюсь, что она умрет и у мамы не будет возможности извиниться или…
– Милая, – говорит он, отстраняясь, – ты не можешь ожидать, что Лорна простит твою бабушку только потому, что ты сама ее прощаешь.
– Я знаю…
– Ей всю жизнь лгал человек, которому она доверяла больше всего на свете.
Я опускаю голову. Том прав. Я не могу винить маму за то, что она так сердится на бабушку. Но я также знаю, что она пожалеет об этом, если у нее не будет шанса все исправить, пока не стало слишком поздно. Или хотя бы выслушать бабушкину версию событий.
– У мамы и Тео много общего, правда? У обоих были родители, которые им лгали.
– Но в том-то и дело, – говорит Том, убирая локон с моего лба. – Твоя бабушка – не мать Лорны. Черт, не могу представить, какой хаос теперь у тебя в голове…
– Ну да. Хаос, конечно, жуткий. Просто… Я не могу злиться на немощную старую женщину, Том, просто не могу.
Он отходит от меня, чтобы заварить чай, а я стою и смотрю на него. Мои эмоции крайне противоречивы. Я могу понять, почему мама так расстроена, но каждый раз, когда думаю о бабушке, лежащей в кровати в доме престарелых, о ее широко раскрытых испуганных глазах, я вспоминаю женщину, которая заботилась обо мне каждое лето, женщину, которая не пыталась заставить меня быть кем-то, кем я не была, женщину, которая позволяла мне быть неловкой, застенчивой, неуклюжей. Бабушка любила меня так, словно я была ее собственной внучкой, я в этом не сомневаюсь. Она всегда была такой доброй, такой нежной… Заботливой. По отношению ко мне, к своим растениям и животным. Нет… не может быть, чтобы она убила настоящую Роуз. Я отказываюсь в это верить. Все, что она когда-либо делала, – это защищала меня и маму.
– Меня огорчает, что она не могла быть честной, – говорю я, забирая у Тома кружку с чаем и обхватывая ее обеими ладонями, чтобы согреть их. – Судя по книге стихов, которую мы нашли, эта женщина явно любила Роуз. Возможно, она так и не смогла забыть ее.
– На самом деле это очень печально, – задумчиво говорит Том, потягивая свой напиток. – Она тосковала по ней все эти годы.
Мое сердце сжимается.
– Подумать только, они стояли здесь, Том… Прямо здесь, на этой кухне. – Я подхожу к окну и кладу руку на стекло в свинцовом переплете, как будто это связывает меня с ними, с прошлым, как будто моя рука касается невидимых отпечатков, которые они оставили. – Как ты думаешь, это она убила Нила Люишема?
– Я думаю, что, возможно, это сделала одна из них. А другая покрывала ее.
– Боже…
Я глубоко вдыхаю. Стекло холодит мои пальцы; я смотрю, как капли дождя расплющиваются об него с той стороны. Снаружи ливень затянул небо дымкой, затуманил лес вдали, но через стекло я как будто вижу их, две полупризрачные фигуры в саду – Дафну и Роуз, хоронящих свои секреты.
Позже, после того как мы съедаем нашу рыбу с картошкой, за которой нам пришлось ехать в соседнюю деревню, и я созваниваюсь с мамой, которая заверяет меня, что она благополучно прибыла в Сан-Себастьян, я бегу наверх, чтобы принять ванну. Когда мы узнали, что дом принадлежит нам, мы первым делом демонтировали старую ванную комнату, а потом поставили ванну на львиных лапах и душевую кабину. Я трогаю свой живот. Ребенок уже регулярно пинается, на коже живота при этом проступают маленькие выпуклости. Я на половине срока беременности. Новое сканирование назначено на следующую неделю. Иногда я не могу поверить, что мы зашли так далеко. Внизу слышен звук телевизора – Том смотрит какой-то футбольный матч. Я выхожу из ванны и заворачиваюсь в свой халат, затем иду в мамину комнату. Перед уходом утром она навела порядок, разобрала постель и засунула простыни в стиральную машину. Ничто не говорит о том, что она здесь была, кроме слабого запаха ее дорогих духов. Не знаю, может, причиной тому мои гормоны, но я тоскую по ней так, как не тосковала никогда раньше, даже в детстве, когда оставалась с бабушкой на целое долгое лето.