Затем я иду в маленькую спальню в задней части дома – в комнату, которая будет принадлежать ребенку. В комнату, которая когда-то принадлежала маме – в те времена, когда ее звали Лолли. Люди, снимавшие жилье у бабушки, очевидно, никогда не пользовались этой комнатой, разве что хранили там всякий хлам. Я подхожу к камину, вспоминая нашу безумную беготню по дому в поисках
– Том! – кричу я. – Том!
Слышу его поспешные шаги по дощатой лестнице, потом он вбегает в комнату, тяжело дыша.
– Что такое? Ты в порядке? Это ребенок?
– Кажется, я нашла место, где бабушка могла спрятать улики, – говорю я. – Быстро, помоги мне поднять это!
Он бросается ко мне, и мы вместе поднимаем каминную полку. Она отделяется от остальной части камина, открывая нишу в дымоходе. Том осторожно опускает ее на пол, кашляя от пыли. В нише лежит коричневый конверт, покрытый паутиной. Я тянусь за ним, не заботясь ни о пауках, ни о жуках, ни о чем другом, чего я обычно боюсь.
– Не могу поверить, что мы нашли это, – говорю я, в шоке глядя на Тома и держа в руке конверт формата А4 так, словно это Святой Грааль. Перед глазами у меня все расплывается. – Жаль, что мамы здесь нет…
Меня вдруг начинает пугать то, что мы можем узнать о бабушке или о настоящей Роуз.
Я опускаюсь на колени, и Том делает то же самое, так что мы оба сидим на шершавых досках пола. Достаю содержимое конверта. Это папка в кожаном переплете, с прозрачными вставками внутри. Я осторожно открываю ее – и ахаю. Обнаженные женщины. Фотографии, сделанные, похоже, фотоаппаратом «Полароид». Все женщины выглядят так, будто они спят. На некоторых, судя по всему, больничные халаты, задранные вверх, чтобы обнажить их тела. Мой желудок сжимается.
– О боже, – говорю я, протягивая папку Тому.
Тот отшатывается.
– Что это, черт возьми, такое? Похоже, что у каждой фотографии есть номер. – Он захлопывает папку. – Смотри, вот здесь, на лицевой стороне папки… это название клиники.
Я наклоняюсь, чтобы посмотреть. На обложке вытиснено золотыми буквами: «Клиника по лечению бесплодия “Фернхилл”».
– Ты полагаешь, это клиника Виктора? Это как-то связано с тем, что Тео нашел в кабинете своего отца? Помнишь всех тех женщин? Некоторые были беременны. Черт… Том, как ты думаешь, настоящая Роуз обращалась в эту клинику?
– Искусственное оплодотворение?
– В этом есть смысл, не так ли? Бабушка и настоящая Роуз были любовницами. Может быть, у Роуз и Виктора никогда не было отношений…
Скрытый смысл этой фразы внезапно потрясает меня.
– Нужно позвонить Тео, – серьезно говорит Том.
– Это, должно быть, те самые
– Как настоящая Роуз смогла заполучить это?
Я качаю головой. Многое по-прежнему непонятно. Зачем кому-то фотографировать этих обнаженных женщин? Снимки сделаны по обоюдному согласию? Почему-то мне кажется, что нет. Это выглядит слишком по-больничному: женщины спят или находятся под наркозом, ноги их лежат на специальных перекладинах, как будто во время процедуры.
Я прикладываю руку к сердцу. Оно часто колотится под халатом. И тут замечаю в конверте еще что-то. Конверт поменьше. Белый. Запечатанный. Такой, в каких отправляют письма. Я переворачиваю его. На лицевой стороне всего два слова, написанные изящным почерком: «Для Лолли».
54
И вот, похоже, он нашел нас. Полагаю, это было неизбежно. Мы не могли скрываться вечно – я, ты и Лолли. Это был лишь вопрос времени.
Никто не мог подгадить Виктору Кармайклу и остаться безнаказанным.
Но, когда начинался ноябрь, я все еще пребывала в блаженном неведении. Между мной и Дафной все наладилось. Я все еще иногда просыпалась по ночам, пижама прилипала к моему потному телу, сердце бешено колотилось после снов об убийстве Нила. И, когда это случалось, Дафна, мой ангел, была рядом со мной, успокаивая и убаюкивая меня, пока я снова не засыпала. Я смирилась с тем, что чувство вины будет вечно жить рядом со мной, словно моя тень. И это была цена, которую я должна была заплатить.